Красное акварельное пятно / The red watercolor stain

Автор: Raspberry Pele

Оригинал: [здесь]

Перевод: lilith20godrich

Бета: Helga

Пайринг: Сириус/Северус, подразумевается Северус/Люциус, Северус/Питер.

Рейтинг: R

Disclaimer: все принадлежит мне (в моих мечтах). Хозяйка – Дж. К. Роулинг. Я просто ненадолго одолжила.

Это всегда было из-за него.

С самых первых своих дней в Хогвартсе Сириус Блэк имел все, что хотел. 

Красота – настоящая, мужественная –  вызывающая восхищенные взгляды – как девочек, так и мальчиков; ум – достаточный для того, чтобы безо всяких усилий получать высокие оценки; неотразимое обаяние, храбрость, отвага, высокие моральные качества, и, конечно, трое близких друзей… 

Хотя Сириус Блэк замечал толпу обожателей, окружавшую его все эти годы, он и не подозревал об оборотной стороне медали. К примеру, он и понятия не имел о том, сколько врагов мечтали о том, чтобы его уничтожить. 

Я, Питер Петтигрю, не всегда был одним из этих врагов. Моя ненависть рождалась так постепенно, что я долго даже не осознавал, насколько страстно я желаю его гибели, пока не стало слишком поздно. Это не была банальная ненависть, нет. Это была всепоглощающая и постоянно меняющаяся смесь восхищения, негодования, и – больше всего – зависти. 

Когда я не мог преуспеть ни в чем, он преуспевал во всем. Единственную вещь, которую я желал, он забрал у меня, использовал, выбросил… Собственной глупостью он сам обрек себя на мою месть. 

По-моему, я превзошел самого себя. Хотя я всегда был в этом хорош – в превосходстве самого себя. Иногда мне кажется, что существует два Питера  Петтигрю, и один всегда стоит на пути другого. Я жалкий убийца, но временами я вспоминаю себя – юного первокурсника, свое восхищение и радость, когда меня приняли в новую компанию веселых озорников. Я убью себя, чтобы освободиться наконец-то от Змеиного Повелителя, которому я сейчас служу. Но до того как яд достигнет моих губ, мне хочется опять вспомнить это чувство дьявольской радости, испытываемое мною при виде красивого лица Сириуса, искаженного столь несвойственным ему выражением чистого ужаса.  

Я помню свое удовлетворение, когда я смотрел, как медленно доходила до его сознания мысль о гибели его любимых друзей – Джеймса и Лили, и то, что это я, маленький, жалкий, вечно хнычущий, нелепый Червехвост виновен в том, что их глаза безжизненны, а лица пусты.… И я рад тому, что, в конце концов, я смог сделать невозможное – я заставил Сириуса Блэка рыдать. Я наказал его за все его преступления. Я заставил его умолять о милосердии глухих ангелов, я полностью уничтожил его, убил его веру во всех богов, вырвал сердце из его груди и разорвал его на части…

Но Сириус… ты убил мою веру в богов  гораздо раньше. 

 

Мое отношение к Сириусу Блэку не всегда было настолько мрачной темой для разговора. Когда то много-много лет назад я был гордым членом одной из самых сплоченных компаний в Хогвартсе. Мы называли себя Мародерами, и все свое время посвящали шуткам над теми, кто не был похож на нас: высокомерным и порочным Люциусом, тупым Эвери, жестоким Розье и другими членами слизеринской клики. Мы подвергались наказаниям друг за друга, мы выгораживали друг друга, и часто, во время ночных разговоров, давали клятвы, что умрем друг за друга.  

Мы были так глупы. Разве мы могли предположить, что вместо этого умрем друг из-за  друга? 

В нашей компании был Джеймс Поттер, застенчивый, веселый, восторженный подросток, обожавший Квиддич, Лили Эванс, и маггловскую музыку (которая почему–то называлась  «рок-н-ролл», хотя не имела никакого отношения к скалам и геологии). Джеймс был достаточно ярким, чтобы стать популярным даже без Сириуса. Все девушки считали его идеальным бойфрендом, ведь он казался таким бесконечно положительным. Джеймс был всегда готов подшутить над каким-нибудь несчастным, но никогда не пересекал грань, за которой начинались жестокость и унижение. Но, несмотря на это, он был поразительно слеп. За все эти годы у него вошло в привычку смотреть на меня с легким недоумением во взгляде, как бы спрашивая: «А что здесь делает Питер?». Естественно, он не хотел меня игнорировать, но игнорировал все равно, и это стало его смертельной ошибкой.

 Ремус Люпин был больше похож на меня, хотя у него начисто отсутствовало чувство справедливости, что не давало ему возможности указать Сириусу на все его грехи и тем более потребовать правосудия. Он был начитанным, спокойным, невозмутимым, вежливым и дружелюбным по отношению ко всем, невзирая на их репутацию или принадлежность к одному из Домов. Скорее всего, это было прикрытие, призванное компенсировать регулярные приступы его звериного безумия. Ремус никого никогда ни о чем не просил, но мы всегда были готовы дать ему все. Это же Ремус, в конце концов - всегда такой добрый, благодушный и всепрощающий. Я сожалею о боли, которую ему причинило известие об убийстве Джеймса и Лили и о «предательстве» Сириуса, но я не колеблясь ни минуты совершил бы все это опять. Просто есть вещи, более важные, чем потерянная дружба. 

Лили Эванс официально не считалась Мародером, но с конца шестого года нашего обучения она все время проводила в нашей компании. Яркая, любопытная, сообразительная, она часто помогала мне с трудными заданиями по Арифмантике. Она всегда отличалась самостоятельностью и независимостью суждений – например, часто ходила в Хогсмид с девочками из Равенкло и Хаффлпаффа и даже дружила с несколькими слизеринцами. Несмотря на более чем сомнительное происхождение (Лили была магглорожденной), она пользовалась любовью и уважением.  При этом ее доброта сочеталась со вспыльчивостью и «ядовитым язычком». Единственным человеком, который не уступал ей в острых перепалках, был один черноволосый слизеринец. Джеймс никогда не мог понять и принять уникальную дружбу Лили и Северуса; он просто игнорировал сам факт ее существования, так же, как он игнорировал меня. Мне было больно, когда я услышал о смерти Лили, потому что я знал, что уничтожил одного из немногих настоящих друзей Северуса. 

А Северус всегда был слишком важен для меня… 

Даже будучи ребенком, Северус Снейп всегда казался мне неземным созданием. Черные блестящие волосы, резко контрастирующие с белоснежной, как редкий фарфор, кожей. Неудивительно, что он завладел моим вниманием сразу, как только я вместе с остальными Мародерами повстречался с ним. 

«Смотри куда ползешь, змееныш!» - прошипел Сириус, когда они столкнулись в одном из переполненных коридоров Хогвартса.  

Северус невозмутимо отряхнул свою мантию, как будто избавляясь от невидимой грязи, которую оставило прикосновение гриффиндорца, небрежно поправил значок с цветами Слизерина – зеленое на серебре – и бросил на нас такой высокомерный, ненавидящий, убийственный взгляд, что никакие слова уже были не нужны. Как только эти черные как угли глаза остановились на мне, я понял, что он не был обыкновенным человеком; он казался мне падшим ангелом или демоном, посланным в этот мир самим Сатаной, неотразимая красота его была опасней яда и огня.  И видеть подобную силу и мощь в одиннадцатилетнем мальчике, задолго до того, как его мускулы налились и затвердели, а его губы стали чувственными и прекрасными, казалось откровением свыше. Я не был виноват в том, что Северус так заворожил меня. Этот хитрый и коварный слизеринец должен был знать, что одного его неземного обаяния будет достаточно, чтобы пленить меня на века.  

И как я ни старался, я уже не мог вырваться из этого сладкого плена.

С того самого судьбоносного столкновения я знал, что должен вновь увидеть его, услышать его голос. Я был слишком юн, чтобы полностью осознать страшную силу его красоты; я  только знал, что должен испытать это чувство снова.  

 

К сожалению, во все последующие годы мне так и не удалось встретиться с темноволосым слизеринцем наедине. Его, как и Сириуса, всегда окружала толпа восхищенных почитателей. Одним из них был знатный и богатый Люциус Малфой, самопровозглашенный Принц Слизерина. Люциус был неглуп; он быстро заметил мой интерес к Северусу, мои чувства явно его забавляли. Временами он прижимался к Северусу всем телом и шептал ему что-то на ухо, не отводя от меня своего ледяного  взгляда. О да, Люциус знал толк  в играх куда более извращенных, чем я мог себе даже представить. Когда же его не было рядом с Северусом, я всегда находился в компании Мародеров. Вражда между представителями Гриффиндора и Слизерина уже тогда стала притчей во языцех, и когда наши компании оказывались в непосредственной близости друг от друга, хаос был гарантирован. Особенно это касалось знаменитых встреч в Дуэльном клубе. Сириус, Джеймс, Ремус были опытными дуэлянтами, но ни один из них не мог сравниться с Северусом. Все его заклятья, брошенные на трио, были непредсказуемыми, мощными и чрезвычайно действенными, но самые страшные он всегда приберегал для Сириуса. Он и Сириус особенно ненавидели друг друга – с такой яростной, безумной страстью, как будто весь остальной мир не имел никакого значения. Джеймс и Ремус часто играли роль секундантов в эффектных сражениях Северуса и Сириуса, с беспокойным волнением наблюдая за тем, как Сириус использует свой волшебный дар в угоду безрассудству.  

Северус время от времени терпел поражение в дуэлях с Мародерами, а он совершенно не умел проигрывать. Когда его хрупкое тело принимало на себя все заклятия, которые он был в состоянии выдержать, в дело вступал его острый язык, с помощью которого он оскорблял  все, что только мог: наших предков, социальное положение, сексуальную жизнь и уровень умственного развития. С видом оскорбленного достоинства неземное создание гордо удалялось, чаще всего направляясь в сторону Больничного крыла, царства Мадам Помфри.

 За первые пять лет моего пребывания в Хогвартсе он ни разу не произнес мое имя и даже ни разу не обратился ко мне, подразумевая мою принадлежность к Мародерам. Как и в случае с Джеймсом, мое существование оставалось незамеченным. Я был акварельным пятном, едва различимым пятном красновато – розового оттенка, который попросту не мог соревноваться с ослепительным  гриффиндорским багрянцем. 

Я помню точную дату, когда было нарушено хрупкое равновесие, и моя жизнь дала трещину, а я сделал первый шаг по пути к моему нынешнему состоянию. Мы сидели в Главном Зале за ужином, оживленно обсуждая уроки, приближающийся Святочный Бал – но, главным образом – последнюю дуэль Сириуса и Северуса.

 - Вы бы видели, как эта змея уползла, поджав хвост! Он выглядел так, будто его отдубасила Дракучая Ива! – Сириус рассмеялся, отхлебнув большой глоток тыквенного сока. 

- Да, похоже, ему здорово досталось, - кротко согласился Ремус, - эти деревья могут быть такими опасными… 

Мы четверо обменялись хитрыми улыбками при замаскированном  упоминании нашего последнего приключения – превращения в незаконных анимагов с целью поддержать друга-оборотня в ночи полнолуния. 

- Может, - тихо пробормотал я, - тебе стоит быть с ним помягче? Он слишком тщеславен и потому не знает, когда следует признать поражение. 

Меня испугал вид измученного лица Северуса, когда  тот уходил, хромая, после последней дуэли. Белизна его кожи была нарушена темнеющим синяком под правым глазом, и из орлиного носа капала неправдоподобно яркая красная кровь.

 Сириус насмешливо фыркнул: 

- Вот так новость, Питер. С каких это пор ты так переживаешь за Северуса Снейпа? Если склизский ублюдок хочет прекратить драться, он сам может сказать мне об этом своим писклявым голоском. 

Я захлопнул рот и пристыженно уставился в свою тарелку. Их дуэли с каждым разом становились все яростней, и я начал серьезно беспокоиться за безопасность моего гордого божества. Когда-нибудь очередная схватка закончится чем-нибудь намного более серьезным, чем сломанный нос. Но я скрыл свое беспокойство. Моя так называемая «гриффиндорская храбрость» никак не продемонстрировала себя с того самого момента, как Сортировочная Шляпа поместила меня в Дом Льва. 

- Ты здорово врезал ему, - добродушно поддакнул Джеймс, - наверняка он побежал зализывать раны… 

Поттер ухмыльнулся, поднося к губам кусок брокколи: 

- Или просить Люциуса зализать их. 

Сириус уронил вилку, его лицо необъяснимо побледнело: 

- Что ты сказал? 

Джеймс явно почувствовал себя неловко из-за такой странной реакции друга:

 - Я просто говорил, что он и Люциус возможно… они…  ну, ты сам знаешь…

 - Я так не думаю. Северус и Люциус… нет, это невозможно, - натянуто пробормотал Сириус, раздраженно барабаня пальцами по краю стакана и не поднимая взгляда от его ярко-желтого содержимого.

 - Они весьма любезны друг с другом, - объяснил Ремус тихим голосом, - ты ведь видел, как они себя ведут. Вполне вероятно предположить, что они…  

Он замолк, беспомощно пожав плечами. Ремус всегда отличался избытком такта.

- Гомики чертовы! – эти слова вырвались из уст Сириуса грубым шипением.

 Джеймс и Ремус нервно вздрогнули, обменявшись встревоженными взглядами.

Повисло тягостное молчание. Похоже, никто не хотел испытать на себе гнев Сириуса. Единственным звуком, прерывавшим тишину, был звон вилок, задевавших дно пустеющих тарелок. 

Сириус за оставшееся время больше не съел ни крошки. 

Неподалеку от Запретного Леса был один высокий холм, на котором я любил делать уроки, когда солнце сияло в небесах, и воздух был приятен и тепел. Там мало кто появлялся, ведь холм находился довольно далеко от замка, к тому же большинство учеников были попросту равнодушны к красотам природы. Дурманящий запах весны уже начинал подниматься от земли, смешиваясь с ароматом сочащихся медом цветов.

Я выполнял домашнее задание по Астрономии, когда мое внимание привлёк странный звук. Это было нечто вроде мягкого шепота, едва отличимого от дуновения теплого весеннего ветра. Как только я убедил себя в том, что мне послышалось, звук раздался снова, только на этот раз более громко и явственно. Сгорая от любопытства, я вытащил волшебную палочку, чтобы защититься в случае опасности, и поднялся на ноги, осторожно ступая по шуршащей листве. Звук раздавался из кустов, там, где густые зеленеющие ветви сплелись в крепком объятии. 

Звук становился громче, и я мог уже точно сказать, что источником его был человек. Успокоившись, я убрал палочку и подошел вплотную. Ближайший куст вдруг зашелестел, и я в ужасе спрятался за толстым деревом, когда внезапно бледная рука взметнулась в воздух, прежде чем снова упасть на землю. Я, по-прежнему скрываясь за деревом, привстал на цыпочки, чтобы получше разглядеть разыгрывавшуюся передо мной картину.

Мой Темный Принц, мой Дьявол и мой Бог, мой Северус раскинулся на ковре из зеленого плюща совершенно обнаженный, с закрытыми от наслаждения глазами, в то время пока Сириус Блэк, стоявший на коленях у него между ног, языком ласкал его белоснежную кожу. 

Наверное, я  вскрикнул – от отвращения, от осознания предательства, от шока. Но это не имело значения – они были слишком поглощены тем, что делали друг с другом, чтобы заметить стороннего наблюдателя. 

Даже когда они трахались – а это был именно трах, я никогда не видел ничего более не похожего на занятия любовью – они состязались друг с другом. Когда Северус терял терпение, он не умолял любовника, нет – он издавал низкий рычащий звук, прижимал Сириуса к земле и делал с ним все, что хотел. Сириус постоянно насмехался над ним, и помимо очевидно получаемого взаимного наслаждения было немало укусов, царапания и боли. Это было безумие, это была мощь, и, в моих глазах, это было богохульством.

Северус не принадлежал к числу тех, к кому можно было относиться столь легкомысленно. Его следовало боготворить; черные пристальные глаза призывали к поклонению, к вознесению в недоступные вершины, а не к этой яростной возне в пожухлой прошлогодней траве. Он был создан для полумрака святилища, мерцающего света горящих свечей. Сириус был глупцом, если не осознавал, сколь страшную ошибку он совершает, обращаясь так с высокомерным божеством.  

Хотя это зрелище должно было казаться возбуждающим, мне оно внушало только отвращение. В перерыве между играми пара перебрасывалась глупыми злыми фразами, оскорбляя друг друга.

И  даже потом – много позже, когда они лежали в траве, утомленные и слившиеся в одно целое, и кожа моего Темного Принца странно блестела от пота в солнечном свете, оскорбления не прекращались. 

Блэк заговорил первым: 

- Ты знаешь, что наслаждаешься тем, что я с тобой делаю. Признай это, а то я никогда больше этого не повторю. 

- Это был худший секс в моей жизни, - промурлыкал Северус, потягиваясь словно кот. - Я знаю, что это вдребезги разобьет твое хрупкое эго, но Люциус никогда не был настолько неуклюжим. 

Прекрасное лицо Сириуса потемнело, и он резко сел. Северус обратил на это внимание, и откинулся, опираясь только на острые локти, скрытые в высокой траве. 

-  Что? 

- Ты и Люциус…. – Сириус удрученно замолчал, но выражение лица выдало все его мысли. 

Северус молча изучал его глазами, которые казались неестественно черными в ярком солнечном свете. 

- Нет, я же говорил тебе. Мы расстались несколько месяцев назад. 

- Вы всегда вместе, - прошептал Сириус с отчаянием в голосе.  

- Мы друзья, - просто ответил Северус, - вы с Поттером тоже всегда вместе, но – только,  конечно, если я не ошибаюсь – не трахаетесь друг с другом.  

Было странно слышать столь грубое слово из уст моего низверженного божества, но его шелковый голос не был унижен этой непристойностью. 

Сириус не обратил на это внимания, нервно давя кулаком зеленые травинки:

 - У нас с Джеймсом все по-другому. Мы не… Ты и Люциус всегда так близки друг к другу. Я не могу не думать… 

- Ты думаешь так только потому, что ты глуп, - резко ответил Северус, - но ты в этом не виноват. Это общая черта всех гриффиндорцев. 

Сириус посмотрел ему в глаза, на его лице было странное выражение: 

- Мне кажется, что я ненавижу тебя, Снейп. 

- Твоя ненависть возвращается к тебе удесятеренной, - сказал Северус, изящным движением откидывая с лица прядь черных волос, и на мгновение я забыл обо всем, любуясь его прекрасными руками. - Мне кажется, я когда-нибудь убью тебя, пока ты спишь… 

- Не шути со мной, Снейп, - внезапно рявкнул Сириус, и я задержал дыхание, пораженный его дерзостью. Отсутствие в нем даже намека на преклонение перед божественным созданием беспрестанно поражало меня. 

- Если я когда-нибудь поймаю тебя с Люциусом, то… 

Северус беззаботно рассмеялся, блеснув белоснежными зубами: 

- То что? Что ты сделаешь, Блэк? Попросишь разрешения присоединиться?

 Я увидел безумно вспыхнувший в глазах Сириуса огонь и понял, что он сделает, прежде чем он действительно сделал это. Кулак Сириуса, позеленевший от травяного сока, мелькнул в весеннем воздухе, разбивая губы моего Темного Принца. 

Я задержал дыхание, ожидая неизбежного – прекрасной ярости моего Северуса. Несомненно, один из детей самой богини Гекаты разразится огнем и молнией, и Сириус на горьком опыте познает недопустимость легкомысленности перед ликом такого величия.  Но я был страшно разочарован – Северус не сделал ничего, только прижал пальцы к разбитым губам и посмотрел на Сириуса широко распахнутыми, ранеными глазами. Он не ударил в ответ…  он не отомстил – он просто смирился с гневом Сириуса.

Я дрожал от ярости, и знал, что если немедленно не оставлю это место, то больше не смогу держать себя в руках. Я медленно брел к замку, пока мысли бились у меня в голове, словно ошалевшие птицы. Только одно оставалось чистым и незамутненным в моем сознании в тот день. 

Я учился ненавидеть Сириуса Блэка.

Теперь, когда я узнал об истинных отношениях Северуса и Сириуса, мне стало почти невыносимо тяжело держать себя в руках и не смотреть с тоской на темного ангела, сидевшего напротив меня за слизеринским столом. Он часто смотрел в нашу сторону – иногда укоризненно, иногда коварно, всегда почти бессознательно кривя губы в порочной ухмылке, когда его взгляд останавливался на Сириусе.  Ненависть между ними становилась сильней с каждым днем: учителя начали серьезно беспокоиться за жизнь других студентов – оказавшихся поблизости, когда Северус и Сириус сталкивались в коридорах. 

Невозможно было сказать, когда именно случилось неотвратимое, но когда оно все же произошло – я сразу заметил побочные эффекты. 

Однажды утром Сириус явился на завтрак в невероятно плохом настроении, отказавшись назвать причину своего недовольства. Джеймс решил не изводить друга настойчивыми расспросами, а Ремус, обычно столь же наблюдательный, как и я, был измотан до предела своим последним превращением – его руки дрожали, пока он размазывал по булке масло. Так что я был единственным, кто заметил частые убийственные взгляды Сириуса в сторону слизеринского стола, где Северус и Люциус довольно смело прижимались друг к другу, вызывая краску на щеках слизеринцев, сидевших рядом с ними. Моя никак не проявляющаяся гриффиндорская храбрость снова подвела меня, и я так и не решился прокомментировать дурное настроение друга. Сириус встал, наконец, и заявил, что он плохо себя чувствует и потому на занятия не пойдет. Оглянувшись, чтобы посмотреть на Северуса, я заметил безжалостно радостный блеск в его глазах, когда он наклонился к Люциусу, собственнически целуя его в лоб.  

Меня не было, когда между Северусом и Сириусом разгорелась ставшая легендой схватка в коридоре после урока Арифмантики. Ходили слухи, что там все было залито кровью – от пола до потолка, и что их пришлось разнимать силой, чтобы унести в Больничное крыло и не допустить смертоубийства. Но самой большой загадкой были последние слова, которые прошипел Сириус, прежде чем потерять сознание. Что-то о Дракучей Иве, и о полуночи, и о неожиданном открытии…

 Когда я услышал эту сплетню, сердце мое чуть не остановилось. Сириус ведь не мог сказать это любопытному слизеринцу, не мог… Конечно же – ведь он не мог не осознавать последствий его посещения Визжащей Хижины? 

Этой же ночью Северус выскользнул из Больничного крыла, направившись под прикрытием теней к Дракучей Иве.  

Даже тогда, понимая, что моего Темного Принца ждет неминуемая смерть, я не смог найти в себе храбрости и заставить себя предупредить его, привлечь к себе его внимание – впервые в жизни. Я предупредил Джеймса Поттера, и потом сидел в спальне, глядя на полную луну и молясь. 

Я не знаю точно, что произошло в ту страшную ночь, но я своими глазами увидел последствия на следующее утро. Сириус был  бледен как смерть и невероятно смущён, Джеймс злился на него целую неделю. Ремус метался между жуткой истерией и непроглядной меланхолией, проклиная свое существование и грозя покинуть Хогвартс из-за опасности, которую он представляет для других учеников. Лили потерянно сидела за столом, не зная, кого утешать в первую очередь.

 Но самое душераздирающее зрелище ждало меня на следующее утро, когда я увидел мое когда-то гордое божество. Взгляд прекрасных глаз Северуса – когда-то пристальный, был теперь лишен всякого выражения, движения его стали нервными и дергаными, и все в нем кричало о страшном предательстве. Он ни с кем не говорил, даже со своими слизеринскими друзьями; он просто тупо смотрел на Сириуса и еще – на Профессора Дамблдора, и в его поведении было столько безмолвной мольбы, что мне хотелось рыдать. Северус был унижен не только Блэком, но и одним из немногих учителей, кто уважал его слизеринскую хитрость. Было очевидно, что Сириус получил от Дамблдора не более чем шлепок по рукам за попытку убийства, и Северус был взбешен из-за такого явного пренебрежения к его жизни. 

 Хотя, слово «взбешен» больше не подходило к нему. Скорее – сломлен…

 Глядя, как Северус – испуганный и измученный – подпрыгивает на стуле от звука разорвавшейся шутихи, я испытывал странное, незнакомое волнение в груди. Это невозможно, думал я, невозможно…  но ощущение не исчезало.

 Я обретал свою гриффиндорскую храбрость.

 Той ночью я уверенно проскользнул в Подземелья, где угрозой заставил маленькую второкурсницу сказать мне пароль. Я спокойно вошел внутрь, невозмутимо отвечая на яростные взгляды членов Дома Змеи. Северуса поблизости не было… 

Люциус Малфой устремился ко мне, угрожающе сжимая волшебную палочку:

 - Что, - прошипел он, - жалкому гриффиндорскому мусору вроде тебя понадобилось здесь? 

- Я хочу помочь Вольдеморту. 

Я произнес эти слова твердо и спокойно, безразличный к тому, что я говорю с самим Принцем Слизерина. Не должно быть не единого сомнения в искренности моих намерений. 

Глаза Люциуса сузились с подозрением, но он жестом приказал мне следовать за ним в изумрудные глубины подземелья. Той ночью я подвергся многим проверкам и испытал много боли, доказывая свою твердость в стремлении служить Вольдеморту. И хотя Круцио было применено ко мне неоднократно, я не закричал ни разу. Я ни разу не заплакал, ни застонал, ни взмолился о милосердии. Я был нем. Я был непоколебим. Я был храбр. 

Вы видите, что мой переход на сторону Вольдеморта был единственным, что я мог сделать для моего сломленного Северуса. Сириус Блэк совершил глупое, чудовищное преступление, и никто, даже всемогущий Альбус Дамблдор, не смог набраться храбрости, чтобы наказать его. 

Только я, блеклое акварельное пятно, крыса, всеми игнорируемый, забытый Питер Петтигрю смог восстановить справедливость. Я знал, что моим долгом было отомстить за тех, кому был причинен вред, а Сириус Блэк причинил Северусу страшный вред.

Я нежно лелеял в воспоминаниях выражение невыносимой муки и ужаса на его лице, когда он понял, что Джеймс и Лили убиты. Я смаковал каждую гримасу отчаяния, что искажала его прекрасное лицо, я воспринимал как сладчайшую музыку  каждое рыдание, срывавшееся с его губ и сотрясавшее его тело, когда он взывал к своим мертвым друзьям. Но самым сладостным было выражение постепенного осознания, когда он, наконец, понял, что это я был тем, кто перехитрил его. Я был тем, кто предал его. Когда Сириус посмотрел на меня в тот последний раз, перед тем, как были убиты магглы, и он был отправлен в Азкабан, тогда я почувствовал нечестивую радость, понимая, что в этот момент он в первый раз за всю мою жизнь действительно видел меня. 

В магическом мире все считают меня слабым малодушным существом, ползающим на коленях перед Темным Повелителем. Предполагается, что я продал своих друзей ради власти, славы и могущества, и что я был жалким трусливым предателем, чей пример должен быть пугающим и поучительным. 

Но я знаю, а теперь и вы знаете, истину. Власть и слава не имеют для меня никакого значения. Только храбрость и необходимость восстановить справедливость привели меня к Вольдеморту. Сириус Блэк мог убить моего бога, но я смог отомстить за свое низверженное божество. Я, наконец, обрел свою гриффиндорскую храбрость, и в этом обретении я нашел свое окончательное бессмертное величие. 

Конец

Написать отзыв Вернуться