Listeners
Автор: winter baby
Оригинал: [здесь]
Перевод: lilith20godrich
Бета: Helga
Пайринг: Гарри/Драко
Рейтинг: R
Disclaimer: все принадлежит мне (в моих мечтах). Хозяйка – Дж. К. Роулинг. Я просто ненадолго одолжила.
Listeners
Ребекка
Лизард
«Уроки, –
молвишь ты, – которые следовало выучить». Открытая дверь.
В кабинете: линии на
доске; тонкие фигурки, тела
Наклоненные,
словно идущие против ветра. Твоя
очередь.
Ты кричишь: «Где другой выход отсюда?» или: «Это все, на что ты способен?»
Твоя очередь.
Бледная тень или единое
целое: твои губы, твой вздох, твоя улыбка. Я помню.
Не искал и не обещал; ты усмиряешь меня. Рисунок
пшеничного поля:
Даже небо пусто.
Неразборчивый лепет,
или обещания, или – нечто между нами.
Обновленный,
сонный, отброшенный на обочину. Хруст скорлупы
И солнце, катящееся к
закату. Ты замолкаешь.
История рассказана.
Вокруг неистовствует война, и вы сражаетесь на
противоположных сторонах, но иногда такие вещи как добро и зло просто теряют
свое значение. Иногда, во времена, когда у тебя на глазах мир выгорает дотла,
можно просто остановиться и сказать «я хочу это».
Когда вы были помладше, то, сидя в одном классе, постоянно
перебрасывались полными угроз взглядами и оскорблениями. Гермиона тогда
говорила, что, будь напряжение между вами хоть ненамного сильнее, вся школа
взорвалась бы и исчезла в бушующем пламени.
Ты считаешь, что уже тогда это было предрешено.
Трелани опять опаздывает, и это никого не удивляет.
Все сидят на своих местах, разговаривая, ослабив узлы галстуков и время от времени поглядывая на дверь в надежде, что та
вообще не появится. Спасаясь от скуки, Гермиона учит Рона играть в «виселицу». Она рисует на грифельной доске подвешенную
за шею тонкую фигурку, и тебе это кажется отвратительным, но ты не произносишь
ни слова. «Облако», – проговаривает
она, потому что никто так и не нашел верного ответа. Ты смотришь в окно и
видишь небо – холодное и пустое.
Прежде чем Рон
прикоснулся к доске, ты знаешь, что он загадает слово «Магглы», потому что это маггловская игра, а разум Рона всегда выбирает самые
очевидные и простые варианты. Ты уже отгадал первую и третью буквы, когда
Малфой вскакивает с места и царапает «Мугродье» поверх писанины
Рона, последняя «е» неловко тянется
вниз, словно сломанный хвост.
Ухмылка не исчезает с его лица даже тогда, когда в ответ Рон
бьет его. Малфой падает на пол, продолжая хохотать, не отрывая от тебя взгляда,
словно этот эпитет предназначался тебе.
От боли он вздрагивает, по-прежнему смеясь, и осторожно прикрывает
покрасневшую от удара щеку.
Ты не помогаешь ему подняться.
Тогда вы были всего
лишь детьми, хотя если бы в то время кто-нибудь так вас назвал, вы принялись
бы с пеной у рта спорить и кричать, что дети не смогли бы противостоять Лорду
Вольдеморту, как противостояли ему вы – снова, и снова, и снова.
Теперь вы знаете, что и дети могли бы, если они были храбрыми
и сообразительными, но в первую очередь – очень-очень везучими.
Но все это постепенно уходит, когда вы становитесь старше, и
везение – в первую очередь; и ты понимаешь это год назад, когда находишь
изуродованное тело Рона на пороге Хогвартса. И ты понимаешь, что ум не так уж и
много значит, когда два месяца спустя Гермиона пропадает без вести, выполняя
задание по внедрению в ряды Пожирателей Смерти.
Ее уже нет в живых. Тела нет, и нет доказательств, но есть
это безошибочное холодящее ощущение внизу живота, которые ты называешь
интуицией, и которое ни разу тебя не подводило.
Все не должно было закончиться так...
Ты сидишь на своем диване, думая о друзьях и о том, что ты
никого из них не смог спасти, когда раздается звонок. Ты открываешь дверь и
видишь Малфоя, прячущего лицо под капюшоном. Ты
впускаешь его – быстро, чтобы не заметили соседи.
Внутри, в безопасности твоей квартиры, он откидывает капюшон
и открывает лицо. Он сбрасывает плащ на пол и смотрит на тебя, и в его глазах
горят любопытство и вызов, словно он ждет, что ты первым сделаешь следующий ход.
Конечно, ты не делаешь.
Вместо этого ты говоришь:
– Они убьют тебя, если найдут здесь.
Он отвечает:
– Мы это уже проходили, помнишь?
Он делает шаг к тебе и целует, и на его губах ты чувствуешь
вкус смерти. Вкус, который ты так хорошо помнишь…
Малфой целует тебя под хаффлпаффскими
трибунами на поле для квиддича, прижав к жестким деревянным опорам, почти насилуя
твои губы. Он даже целуется жестоко, жалко, просто получая то, что
хочет. Вы окружены тьмой, плотные сине-белые полотнища почти не пропускают свет
под трибуны.
Твой мозг почти в отключке; мягкие губы – без разницы, девушки
или парня – всегда доводят тебя до такого состояния, но какая-то ничтожно малая
часть твоего разума продолжает работать,
шепча без устали: «Это враг. Будь
осторожен».
Он отодвигается, прервав поцелуй, и в его глазах горит что-то,
одновременно похожее и на ненависть, и на желание. С Малфоем никогда невозможно
уловить разницу.
«Твоя очередь», – с вызовом бросает он. Но ты не знаешь, чего он
ждет – что ты ударишь его или поцелуешь в ответ. И ты не двигаешься, потому что
сам не знаешь, чего хочешь.
Ударить его или поцеловать – оба варианта одинаково привлекательны.
Малфой не удивлен твоим
бездействием. Ухмылка напоследок – и он уходит, грациозно маневрируя между
деревянными опорами трибун. То, как легко и изящно он передвигается в полумраке
под трибунами, наводит тебя на мысль о том, что, возможно, он бывал здесь
раньше, с другими смущенными мальчишками или девчонками, и ты не можешь понять,
почему эта мысль так волнует тебя. Он исчезает в солнечном свете – наверное,
чтобы торжествующе объявить Крэббу и Гойлу, что Поттер – педик, или сделать
еще что-нибудь, столь же жалкое. Впрочем, ты сомневаешься в этом. Его глаза
говорили о тайне, о том, что должно существовать только между ним и тобой.
Ты облизываешься, не задумываясь, и чувствуешь его вкус на
своих губах.
Во время обучения в Хогвартсе это был первый и последний раз, когда вы с
Малфоем целовались. После этого ничего не изменилось, кроме того, что теперь,
когда он в очередной раз тебя оскорблял, ты краснел вовсе не от гнева. Встретив
в коридорах замка, он всегда пытался поймать твой взгляд, его глаза горели, и было
в них нечто, что все окружающие принимали за угрозу. Ты вздрагивал каждый раз,
когда чувствовал этот взгляд.
Иногда, после
тренировки, когда твои товарищи по команде уже возвращались в свои комнаты, ты
останавливался возле хаффлпаффских трибун. Ты не
знал, чего именно ты ждал или на что надеялся, но разочаровывался всякий раз,
когда ничего не происходило.
К тому моменту, когда
вы с Малфоем поцеловались во второй раз, Хогвартс превратился в далекое
воспоминание о чудесных былых временах. Школа уже призвала своих выпускников –
тех, кто еще остался в живых и не перешел на сторону Пожирателей Смерти –
сражаться в войне. Ты, Рон и Гермиона были первыми, кто откликнулся на зов.
Иногда ты думаешь, не совершили ли вы страшную ошибку.
Когда погиб Рон, ты стал сражаться еще яростней. Ты проливал
кровь и рисковал своей жизнью, потому что рядом, разделяя твое горе, была
Гермиона, и ради нее ты должен был оставаться сильным.
Когда она пропала без вести, ты сбежал. Вряд ли ты сможешь
гордиться этим периодом своей жизни, но именно так все и было. Ты сбежал в маггловский Лондон, потому что в глубине души ты
по-прежнему оставался мальчишкой из чулана под лестницей, и вселенная Дарслей казалась тебе самым далеким от волшебного мира
местом.
Но Дамблдор пришел за тобой, потому что у тебя оставался невыполненный
долг. В этом он был прав. Эта война в первую очередь была твоей – больше, чем
чьей-либо еще.
Конечно, в то время ты отказывался это понимать. Он пытался тебя
успокоить – но ты оставался безутешен. Он пытался надавить на чувство долга –
но ты был так поглощен своим горем, что готов был наплевать на остальной мир.
Наконец он обозлился и назвал тебя трусом. И спросил, этого ли Рон и Гермиона
хотели от тебя. Ради этого ли они пожертвовали собой.
«Ты никогда не мог
выучить уроки, которые следовало. – Рявкнул он на
тебя. – Только те, что не имеют никакого
значения во времена вроде этих».
Ты хотел спросить его о том, что он имеет в виду, но он был
слишком зол на тебя. И только теперь ты начал
понимать значение его слов.
Даже после
возвращения в волшебный мир, к
непрекращающейся войне, ты продолжал жить в Лондоне в маггловской
квартире. Потому что именно здесь Малфой отыскал тебя в то время, когда даже Дамблдор
не мог заставить тебя встать с постели. Здесь он поцеловал тебя, здесь прижался
к твоему телу, помогая забыть.
Здесь он знает тебя.
Значит, здесь ты и
останешься.
Бледная-бледная кожа. Иногда ты задумываешься, слышал ли он
когда-нибудь о солнце. Мальчишки – ты качаешь головой – мужчины вроде него
любят проводить все свое время во тьме, составляя дьявольские планы, как
уничтожить тебя и твоих друзей. Ты смотришь на него сверху. Он спит на животе, отвернувшись от тебя, и
тебе больно думать о том, что он может иметь отношение к смерти Рона или
исчезновению Гермионы.
Но ты никогда не спрашиваешь об этом. Ты не смеешь. Между
вами существует некое призрачное доверие, уверенность в том, что связывающие
вас отношения – это секрет, с которым окружающий мир не имеет ничего общего.
Хотя доверие – пустой
звук, когда речь идет о Малфое.
Он потягивается, и ты видишь, как движутся его острые плечи,
обтянутые белоснежной кожей. Малфой переворачивается на спину и смотрит на
тебя, снизу вверх, сонным, но при этом жадным взглядом. Одно плавное движение –
и он на тебе, прижимает к постели, впивается в твои губы.
Ты задыхаешься, хватая воздух ртом, и шипишь:
– Ненавижу тебя.
Он только улыбается. Еще один яростный поцелуй, и он шепчет:
– Это все, на что ты
способен?
И любая обидная и ядовитая реплика, которую ты хотел выплюнуть ему в
лицо, вылетает из головы, когда он входит в тебя, ногтями впиваясь в твои
запястья, оскалив зубы. Он твердый и гладкий, грубый и нежный, все
одновременно, когда он трахает тебя, ебет тебя,
занимается с тобой любовью.
Выгнувшись ему навстречу, ты глядишь на стену. Там висит небольшой
рисунок, на нем – пшеничное поле. Ты не помнишь, чтобы ты покупал или вешал
его. Выжженные желтые стебли склонились на ветру. Небо пустое, лазурно-голубое,
без единого облачка.
Ты кусаешь его плечо, когда кончаешь. Он кричит – от боли
или от удовольствия, тебе все равно – и вы обессиленно падаете, ваши тела и
ваши губы слились воедино.
Мгновения летят, а ты прислушиваешься к его дыханию.
Он вздыхает, встает с постели, начинает натягивать одежду.
Когда он подходит к двери, то оборачивается и через плечо смотрит на тебя. Ты
закрываешь глаза, потому что не можешь видеть его лицо.
Он спокойно
произносит:
– Ты усмиряешь меня.
Его слова звучат словно заклятие. Ты открываешь глаза, но
его уже нет.
Твои ночные кошмары
всегда оказываются вещими снами, но этот похож на далекое воспоминание из
прошлого, которое ты уже почти забыл.
Посреди пшеничного
поля Малфой прижимает руку к красной от удара щеке, от боли катаясь по земле, и
смеется, смеется, смеется... Небо
темнеет, затянутое грозовыми тучами, и ты протягиваешь руку, чтобы помочь ему
подняться. Он смотрит на тебя снизу вверх, губы искривлены в издевательской ухмылке, и качает головой.
– Твоя очередь, – шепчет
он, и небеса разверзаются. Солнечный свет стеной обрушивается на землю, и вы
оба тонете в нем. Ты чувствуешь, как сгораешь в лучах солнца.
И просыпаешься.
Прошел месяц, прежде чем вы с ним увиделись снова. Он возник
у тебя на пороге, и, как и раньше, ты впустил его. Вы трахаетесь
так, словно пытаетесь убить друг друга, и у его губ как всегда вкус смерти.
Когда все заканчивается, ты натягиваешь плавки и идешь на
кухню, сказав ему, что хочешь вареных яиц. Он хмурится, встревоженный таким странным
поведением, и требовательно спрашивает: «Что
происходит?»
Он слышит это раньше тебя и вскакивает с постели. Одеяло
падает, обнажая его тонкое тело. Малфой отчаянно кричит тебе: «Где другой выход отсюда?», но ты
качаешь головой, отказываясь отвечать. Дверь распахивается, Дамблдор и члены
Ордена врываются с волшебными палочками наготове, выкрикивая заклятия, с
помощью которых удается обездвижить и связать Малфоя. Он извивается и пытается
вырваться, когда они ведут его к двери.
«Поттер! – кричит
он, и от ярости его глаза наливаются кровью. Ты отворачиваешься, слушая его
крики. – Я убью тебя за это!»
Они выводят его на улицу, но эхо его криков остается. Дамблдор
задерживается на пороге и грустно смотрит на тебя. В его взгляде нет презрения,
которое ты так боялся увидеть. Только усталость.
«Совсем не те уроки, что следовало выучить»,
– шепчет он, словно говорит сам с собой, и качает головой, закрывая дверь.
Ты остаешься один посреди
беспорядка. Ты не осознаешь, что раздавил яйца, которые держал в руках, и густой желток течет по руке;
что рисунок с пшеничным полем упал на пол во время борьбы; и что все это время ты
плакал и шептал: «Это не любовь».
Ты не осознаешь.
Солнце катится по небу, день сменяется ночью.
Мир цепенеет.
Конец