- Подсудимый, встаньте. Рональд Иноцент Уизли, вы обвиняетесь в предательстве, шпионаже, разглашении государственной тайны.

Признаете ли вы себя виновным?

Слова как занесенный меч правосудия. Холодный, безличный. Ни гнева, ни страсти. Воплощенная справедливость.

- Признаю, ваша честь.

Абсолютно спокойный голос. Ни страха, ни злости. Воплощенная вина. Вина без раскаянья, вина без сожаления о сделанном.

- Господин прокурор, вы можете начать.

- Ваша честь, уважаемые члены Трибунала, господа, сегодня перед судом предстал человек, чья вина не поддается адекватной оценке. Действия, совершенные им, сами по себе ужасны и отвратительны. Однако последствия, которые они повлекли за собой, делают их совершенно беспрецедентными. Всем нам известно, что в результате предательства Рональда Уизли мы потеряли того, чье имя всегда будет для нас символом душевной чистоты и стойкости. Того, кто многие годы поддерживал в Колдовском мире надежду на победу Сил Света. Жертвой его преступления пал Гарри Поттер…

Рука с платком патетическим жестом взлетает к глазам. Зал замирает в потрясенном и почтительном молчании.

- Тем отвратительнее совершенное предательство. Этот человек не просто перешел на сторону сил Тьмы, он обрек на смерть того, кто считал его лучшим другом. Он оплатил его жизнью низкую и отвратительную сделку… Получив за свое преступление награду столь постыдную, что мы не решаемся произнести здесь вслух…

Голос прокурора поднимается до крика. Зрители внимают. Они возмущены, о да, возмущены. Но и заинтересованы. Перед их глазами разворачивается некое подобие античной драмы. Десятки глаз устремлены на человека, сидящего на скамье подсудимых. Любопытство сродни жажде вампира. Десятки зрачков впитывают, всасывают рыжие спутанные волосы (не потому, что он не причесался, просто, сколько не расчесывай, они опять свиваются медными кольцами), бледное усталое лицо, не правильное, не изящное, но похожее на трагическую маску. Глаз не видно за завесой бронзовых ресниц в обрамлении густых теней. Но все знают, что они зеленовато-серые, как нефрит, и непроницаемы, как этот камень.

- …Гарри, мы все называли его Гарри, даже те, кто почти не был знаком с ним. Потому что он был так близок всем нам. Он был нашим идеалом, примером для подражания, он был нам всем братом и другом… Разве Гарри мог остаться в стороне? Нет! Узнав о предательстве Уизли, он попытался исправить это страшное преступление. Можем ли мы хоть на миг представить себе, что он поступил бы иначе? Нет! Ибо тогда он не был бы Гарри Поттером, тем Гарри Поттером, которого мы все знали и любили…

Подсудимый не смотрит на прокурора, он не смотрит в зал. Возможно, он даже не слушает. Зачем? Он знает эту историю не хуже них. Он сам рассказывал ее им, рассказывал добровольно и подробно.

Добровольно, потому что иначе все равно не получится. На него не действуют зелья, заставляющие говорить правду. Его научили этому. И теперь пришло время воспользоваться тем, чему его научили. Подробно, потому что они должны были ему поверить. Поверить подробностям, поверить грязным и отвратительным деталям его предательства.
- На совести этого человека три жизни! Он заслуживает самого сурового наказания, какое только допускает закон. Альбус Дамблдор, Гермиона Грейнджер и Гарри Поттер не должны остаться неотомщенными! От имени всего Колдовского мира, я требую вынести Рональду Уизли смертный приговор!

На несколько секунд в зале повисает мертвое молчание. Потрясенное молчание. Это было сильно, очень сильно. На этом можно было бы и закончить, но это еще не все. К сожалению.

- Подсудимый, вы официально отказались от услуг адвоката. Желаете ли вы сказать что-то в свою защиту, прежде чем начнется допрос свидетелей?

- Мне нечего сказать, ваша честь.

- В таком случае для дачи показаний вызывается первый свидетель. Джинни Уизли, поднимите руку и повторяйте за мной…

У них одинаковые глаза. Серо-зеленые. У нее чуть светлее, у него – темнее. Смотреть в зрачки друг другу все равно, что смотреть в зеркало. Можно узнать мысли, чувства, прочитать воспоминания. Они всегда понимали друг друга с полу взгляда. Поэтому сейчас он не смотрит на нее. Он не видел ее глаз уже много недель. С того самого дня, когда смотрел на рыжие косы, разметавшиеся по груди мертвеца. Слушал рыдания, в которых раз за разом повторялось имя того, кто никогда не ответит. С того дня, когда они прощались с Гарри.

- Да, господин прокурор, после того как закончилось заседание Ордена, и было принять решение о проведении операции, дом покинули только два человека.

- Мы знаем, что одним из них был Гарри Поттер. А кто был вторым?

- Мой… То есть, Рональд Уизли. Он был очень сильно взволнован, сказал, что у него есть срочное дело и ушел. Он был…

- Спокойнее, спокойнее, мисс Уизли. Мы все здесь понимаем ваши чувства, но нам жизненно важно установить истину. Скажите, такое случалось раньше? Я имею в виду, что он отправлялся куда-то сразу после заседаний Ордена?

- Да, несколько раз…

Несколько раз. Четыре раза если быть точным. Но едва ли она может сейчас быть точной. Неважно. Все неважно. А может быть, она и не помнит точно сколько. Это для него каждый из этих случаев был окрашен в свой цвет. Цвет подозрений, цвет ревности, цвет страха. Это для него каждая минута живет в памяти как долг, как боль. Для других это ничего не значит. Они могут смотреть спокойно и улыбаться порочными нежно-розовыми губами.

- Драко Малфой, в отношении вас приговор уже вынесен, сегодня вы присутствуете здесь как свидетель. Поднимите руку и повторяйте…

Правду, одну только правду, и ничего кроме правды. Этот рот способен произнести хоть слово правды? Он ведь тоже прошел школу лжи, школу предательства, и учили его куда лучше. Он тоже может лгать под зельем, и под заклятием. Он может хитрить и изворачиваться пред лицом смерти. Ну же, покажи, на что ты способен…

- Мистер Малфой, при каких обстоятельствах вы вступили с подсудимым в интимную связь?

- Мы повстречались при луне и довольно сильном ветре… Но вот были ли при этом обстоятельства, сказать не могу.

- Не паясничайте!

- А вы не задавайте дурацких вопросов. Что вы подразумеваете под обстоятельствами? В какой позе мы трахались в первый раз? Тогда мне нужны мел и доска, на пальцах такие вещи объяснять затруднительно.

- Еще одно подобное высказывание, и вы будете наказаны за неуважение к суду. Отвечайте на вопрос и оставьте ваши комментарии при себе. Сообщал ли вам подсудимый во время ваших интимных свиданий какие-либо сведения, являющиеся государственной тайной?

- О, некоторые люди исключительно разговорчивы в постели…

Впервые взгляд цвета нефрита отрывается от плиток, устилающих пол под ногами. И встречается с жемчужными зрачками. Насмешливыми, холодными, но единственными, которые еще хочется видеть в этой комнате. Два взгляда словно протягивают через всю комнату тонкую, несокрушимо прочную нить.

Пауза. Они смотрят друг на друга, остальные смотрят на них. В тишине стаей летучих мышей мечутся полу мысли, полуэмоции. Он любил так сильно? Он заплатил такую цену за… любовь? Он пожертвовал жизнью друзей, жизнью учителя за ТАКУЮ возможность? Странно. Немыслимо. Ужасно.

Это нельзя оправдать.

Это нельзя осудить.

Это выше человеческого понимания.

- Они решили отравить мои последние часы, заперев в одной камере с Уизли. Я должен был бы подать жалобу в комитет по защите прав человека…

- Боюсь, ты вне юрисдикции комитета, права ЧЕЛОВЕКА к тебе никакого отношения не имеют.

- О, на пороге смерти у Уизли прорезалось чувство юмора. Но, Мерлин, какое убогое.

- Наверное, от тебя заразился. Интересно, это передается воздушно-капельным путем или половым? И вообще, чем ты недоволен? Только что ты в присутствии трех сотен человек рассказывал, как мы трахались.

- Ну не мог же я испортить тот праздник желтой прессы, что ты задумал. Мое чувство гражданской ответственности…

- Чувство ответственности у Малфоя?

- Конечно, чувство ответственности у нас семейная черта, мы ни за что не хотим отвечать…

Молчание. Старательно избегающие друг друга взгляды. Усталость. Безразличие. Камера маленькая, не больше пяти футов в поперечнике, но эти два человека все равно ухитряются быть далеко, очень далеко друг от друга. В разных мирах. Всегда в разных мирах пресекающихся только в одной точке. В точке имеющей имя. Так они жили, так им предстоит умереть.

Они не смотрят друг на друга. Им незачем, они и так слишком хорошо знают лица друг друга. Они знают друг друга столько лет, что достаточно опустить веки, и память рисует портрет собеседника с точностью, недоступной реальности. Не то лицо, которое можно увидеть на фотографии, отражающей один единственный миг изменчивого бытия. А те черты, которые остаются всегда. Ты есть ты. Лицо человека, с которым знаком всю жизнь, но ничего о нем не знаешь.

- Зачем ты это сделал?

- Что сделал, Малфой?

- Рассказал им…

- У меня не было выхода.

Смех. Холодный. Невеселый.

- Зато у тебя есть чувство стиля. Представляешь, что будут писать газеты. Роковая страсть Рональда Уизли. Вау, и мое фото на первой странице. Твое они вряд ли решатся напечатать, боюсь, бумага покоробится.

- О, заткнись…

Еще несколько минут тишины. Благословенной тишины, в которой можно на мгновение забыть о человеке, сидящем напротив. Можно? Можно попробовать. Не думать, что у него сильно отросли волосы с момента последней встречи. Что длинные пепельные пряди красивы даже сейчас, когда в беспорядке падают на плечи. Почти так же красивы как тогда, когда в них путались загорелые пальцы с короткими ногтями. Путались, ласкали, ломая неживое совершенство прически, ласкали, причиняя временами боль. Не вспоминать, что презрительно искривленные губы умеют шептать так страстно, и самые банальные и нелепые слова превращаются в высокую поэзию. Не видеть, как прекрасно тело, скрытое под одеждой. Как великолепно оно нагое, на смятых простынях, бесстыдное, свободное, живое…

Не будить в памяти воспоминания, предназначенные другому.

Украденные грезы. Чужую любовь.

- Хотел бы я знать, что сказал бы в такой ситуации Поттер… Его дорогой друг - предатель и убийца… И лжесвидетель для полноты картины.

- Он бы понял.

- Сомневаюсь. Он был туповат. Поверь мне, я хорошо его знал…
Слишком хорошо.

- У них чувство стиля как у тебя, Уизли. Мы умрем вместе. Разве это не романтично?

Высокая куча хвороста и дров. В отдалении за веревочным ограждением густая толпа. Ближе нельзя, пламя будет высоким, кто-нибудь может пострадать. Неважно. Две фигуры, спина к спине стоящие на помосте над будущим костром видны всем. Медные и платиновые волосы, два профиля, словно вычеканенных в металле.

- Отстань, Малфой! За десять минут до смерти я хотел бы подумать о чем-нибудь более важном, чем твое нытье.

- О чем-нибудь более важном? Неужели в твоей жизни есть что-то более важное, чем я? Ах да, понимаю, Великий Гарри Поттер…

Показалось, или в ясном, чистом даже на этом пронизывающем ледяном ветру голосе прозвучала злость? Показалось. Звякает цепь, прикрепленная к высокому металлическому столбу. Скованные одной цепью. Такими их видят зрители, такими их запомнят. Это красиво.

- Так ты не ответил мне, зачем ты это сделал? Зачем тебе лавры Поттера? Ты его любил?

- Ты не поймешь…

Гневное фырканье. Ветер подхватывает белокурую гриву и бросает в лицо рыжеволосому парню. Пепельные пряди закрывают глаза, щекочут губы и скулы, их запах раздражает. Еще сильнее раздражает холодный голос, исходящий недобрым весельем. Ничего, все равно слишком далеко, никто не услышит…

- Отчего же, я как раз понимаю. Ты жертвуешь жизнью ради человека, которому на это наплевать, потому что он мертв уже почти полгода… Потому что он был так слеп и эгоистичен, что не нашел ничего лучшего, как кинуться под Непростительные Заклятья, не для того, чтобы спасти тех, кого он по глупости своей предал, а для того, чтобы искупить вину в собственных глазах… Ты это знал?

- Знал, Малфой, я следил за вами, я видел вас в том заброшенном доме, где вы встречались…

Плохо говорить с человеком, не видя его лица. Плохо говорить, стоя спиной к спине. Плохо говорить, касаясь плеча плечом, но, не имея возможности протянуть к нему руку…

- Тогда ты знаешь, что жертвуешь жизнью ради человека, который этого не стоит. Ради мелкого эгоиста, который был настолько самовлюблен и избалован, что готов был ради удовлетворения своих желаний пойти на предательство… Который был настолько глуп, что не мог держать язык за зубами в постели, хотя он знал, зачем я сплю с ним… И теперь ты берешь на себя его вину, чтобы оставить незапятнанным его имя… Он не стоит этого, поверь.

Поверить? Во что? В то, что видел нагие тела, сплетающиеся как виноградные лозы, как водоросли под водой. В то, что слышал стоны и признания. В чужую любовь, которая искупает все?

- Может быть, и так Малфой, может быть… А может быть, и нет… Может быть, я сделал это чтобы понять, ТЫ стоишь этого?

- Я…

- Я же говорил, ты не поймешь… Отклонись назад и вправо…

Двое людей у позорного столба синхронно прогибаются, стараясь развернуться друг к другу настолько, насколько позволяет сковывающая их цепь. Словно фигура старинного причудливого танца. Менуэт на эшафоте. Теперь, до боли вывернув плечи и шею, они могут видеть лица друг друга. Маленькая радость, непонятная никому другому. Последняя радость.

- Ты сказал…

- Я сказал, что, может быть, хотел умереть вместе с тобой. Может быть… Это будет уже скоро, уже несут факел…

Кроткий судорожный всхлип…

- Не бойся, я видел, как это делается, мы не сгорим заживо, костер сложен так, чтобы мы задохнулись в дыму. Не бойся, я с тобой.

Спустя много, много лет забудутся лица тех, кто был предан. Редко, редко будут вспоминать имена убитых. Уснет гнев, затихнет усталая ненависть.

Но поцелуй на эшафоте все еще будут вспоминать.

Будут баллады и предания о том, что искупает все, даже убийство, даже предательство.

Так весело, отчаянно творятся легенды о великой любви.

Конец

Написать отзыв Вернуться