Хауди

Автор: Juxian Tang

Перевод: Мильва

Pairing: Снейп/Люпин

Рейтинг PG13

Жанр: angst

Предупреждение: слэш


Сначала была рука. Маленькая рука с розовыми обкусанными ногтями проскользнула в щель приоткрытой двери и слегка эту щель расширила. Затем появился глаз: круглый карий глаз над рукой смотрел на Снейпа из темного коридора. Глаз моргнул, встретив его взгляд, и тоненький голосок произнес:

– Привет.

Потолок был белым и изученным до мельчайшей трещинки, а глаз – живым и незнакомым. Раньше Снейп и представить себе не мог, что соскучится настолько, что будет жаждать общения. Любого общения.

– Да? – ответил он не самым пугающим голосом.

Ручонка замерла, вцепившись в дверь, но, похоже, ее обладатель счел Снейпа достаточно дружелюбным, потому что через мгновение рука двинулась снова, дверь открылась, и внутрь просочилась крошечная фигурка. На самом деле вошли двое: худенький мальчик с каштановыми волосами и потрепанный бурый медведь, которого мальчик тащил за лапу. Снейп видел такие игрушки, они и во времена его детства не представляли собой ничего особенного: медведь мог кое-как ходить и произносить несколько слов. Но этот, похоже, давно растерял свои способности вместе с одним глазом и куском уха. На левой лапе красовался большой квадратный оттиск: "Собственность Госпиталя магических заболеваний и травм им. Св. Мунго".

Мальчик остановился посреди палаты, глядя на Снейпа, склонив набок голову и полуоткрыв рот. Из носа у него текло; он хлюпнул носом и вытер его тыльной стороной ладони. Снейп нахмурился. Хуже детей могут быть только неухоженные дети.

А мальчик определенно был неухоженным. Его растрепанные вьющиеся волосы падали на тонкую шею. Красная клетчатая рубашка была заправлена в слишком длинные брюки, но одна пола торчала наружу.

– А, – сказал мальчик. – Что ты делаешь?

По меньшей мере, семнадцать лет своей жизни Снейп задавал детям вопросы, и не собирался ничего менять. Была ли причиной смертная скука, от которой сохли мозги, или действие всех этих зелий и заклинаний, но он ответил, и ответил искренне.

– Думаю.

Мальчик облизал обветренные губы и поинтересовался:

– О чем?

На это ответить сложнее. О Хогвартсе? О том, что происходит там без него... наверняка, все прекрасно, тем более что сейчас лето и студентов еще нет. Или об Альбусе? О его добродушном взгляде и сочувствии, которое не согревает и ничего не меняет? Или о войне, победе и потерях с обеих сторон?

– Об ингредиентах для зелий, – сказал Снейп. Это был безопасный и правдивый ответ.

Змеиная кровь, египетская белена и толченые крылья летучей мыши... семена черного лотоса и осиный яд... трехнедельные эмбрионы белых крыс и корни белладонны... Он думал о них, повторял в уме рецепты самых сложных и редких зелий, которые не варил вот уже много лет. Это помогало ему занять себя.

– Ой, – произнес мальчик.

Снейп ощутил неожиданный укол сожаления. Он разочаровал мальчика, и сейчас тот уйдет. А он, Снейп, снова останется в одиночестве.

Надо же было так отчаяться...

Да, он отчаялся. От скуки у него постоянно гудело в голове, и это ощущение сводило с ума. Иногда ему казалось, что он не сможет больше оставаться здесь, в этой постели, ни на секунду. И только страх перед чудовищной болью – болью, которую он уже испытал и которая действительно была чудовищной и убивала его, вынуждал его остаться.

Если бы он мог читать, время летело бы незаметно. Но он не мог сидеть и удерживать книгу, а чтобы подвесить ее над собой с помощью магии, требовалось слишком много сил, которых у него не было.

С ужасным скрипучим звуком мальчик шаркнул каблуком по полу.

– Почему у тебя такая кровать? – спросил он.

– Потому что это полезно для моей спины.

Похоже, ответ дал мальчику пищу для размышлений.

– И поэтому у тебя такая маленькая подушка?

– Вот именно.

– Неудобно, наверное.

– Да.

Разве весь этот разговор не смехотворен? Да и сам он, Снейп, так же нелеп. Хорошо, что коллеги или студенты не видят его таким – беседующим с пятилетним мальчиком... и желающим, чтобы разговор не кончался. Он до жути боялся момента, когда дверь снова закроется, а он останется наедине с белым потолком и редкими, очень короткими визитами медсестер (он настроил их против себя или запугал сразу же, как только попал сюда, так что это его собственная вина).

Мальчик сделал несколько осторожных шагов к кровати и потрогал пальцем матрац.

– Жесткий.

– Я заметил.

Мальчик серьезно посмотрел на него своими темно-карими глазами и снова облизал губы. Естественно, у него губы сухие, ведь дышит он через рот. Неужели родители не могут дать ему простейшего зелья от простуды?

Он снова пощупал матрац, чуть более решительно. А затем, со вздохом, вскарабкался на постель Снейпа и усадил рядом медведя.

Снейп сердито взглянул на него, на мгновение утратив дар речи. Что этот мальчишка себе позволяет? Разве не понимает, что этого нельзя делать?

А ему самому как теперь быть? Позвать родителей мальчика? Или столкнуть его с кровати? Снейп не привык, чтобы дети так себя вели. Сказать по правде, любой ученик Хогвартса, в том числе и из Слизерина, скорее удавился бы, чем подошел бы к нему так близко.

Очевидно, мальчик понятия не имел о Снейповой репутации. К тому же они не в Хогвартсе. Тут Снейпа никто деканом не назначал, и он не обязан заниматься воспитанием этого ребенка.

В общем, он решил не делать ничего.

– Как тебя зовут? – спросил мальчик.

– Северус. Снейп. – Он подумал, что его имя слишком длинное, и ребенок не сможет его произнести, а тем более запомнить, но это не имело значения. – А тебя?

– Хауди. А это мистер Эндрюс. – Медведь поднял проштампованную лапу в знак приветствия.

Великолепно. Он уже знакомится с плюшевыми мишками.

Мальчик смотрел на него выжидающе.

– Приятно познакомиться с вами обоими, – проворчал Снейп.

Если бы кто-нибудь сейчас его услышал, он бы сгорел со стыда. Но здесь никого больше не было. К его удивлению, Хауди покраснел и широко улыбнулся, показав неровные и мелкие молочные зубы.

– Приятно познакомиться... Се-ве-рус.

Так сколько же ему лет? Он казался очень маленьким, но говорил чисто. Неожиданно Снейпу вспомнился пятый день рождения Драко. Драко тоже был мелким ребенком... и очень избалованным. Для начала он вытер руки о новую мантию Снейпа, а к концу вечеринки объелся шоколадом, и его вырвало прямо Снейпу на колени.

При мысли о Драко его спину пронзила острая боль – такая острая, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть. Зря он вообще вспомнил Драко: образ хрупкого белокурого ребенка, извивающегося на руках матери, пока Снейп пытался влить в него зелье от тошноты, сменился воспоминанием о молодом мужчине, наложившем на него это проклятие. Проклятие, которое вгрызлось в его позвоночник, искалечило его.

Снейп слегка передвинулся, насколько смог, и попытался отогнать эту мысль. Хауди глазел на него с любопытством.

– У тебя спина болит?

– Да, – сказал он. – Немного.

– Тебя ранил плохой зверь?

Скорее уж, змея. Но разве может он винить Драко... когда Люциус после поцелуя дементора превратился в прекрасную безжизненную куклу в казематах Азкабана, а он, Снейп, стал предателем? Наверное, если бы он признался Драко раньше, поговорил бы с ним...

Хауди смотрел на него серьезными глазами.

– Нет, – Снейп покачал головой. – Просто... так получилось.

– А.

Мальчик шевельнулся, повернулся, затем поерзал еще немного – по-видимому, ему было неудобно на жестком матраце. Мистер Эндрюс тоже переместился, на этот раз к лодыжке Снейпа.

– Где твои родители? – спросил Снейп. – Они тебя не ищут?

– Нет. – Ответ был слишком кратким. Мальчик даже не взглянул на него, его голова поникла. Снейп мысленно отругал себя. Следовало догадаться – одежда с чужого плеча, старая игрушка; война многих сделала сиротами. В министерстве даже рассматривали вопрос об открытии приюта, впервые в истории. Но постепенно детей разобрали родственники и бездетные семьи.

– Я был плохим мальчиком, – сказал Хауди, по-прежнему не глядя на него. Он расковыривал пальцем дырочку в животе мистера Эндрюса. – Она сказала, что не может меня оставить, потому что я был плохим и мог ее поранить.

– Кто?

– Моя мама.

Снейп прищурился. Он помнил, как в детстве все время боялся, что мать его бросит. Наверное, она что-то сказала ему о том, что матери отказываются от плохих детей, а Снейп никогда не считал себя достаточно хорошим. Поэтому, когда они выходили из дома, он очень крепко, до боли, сжимал ее ладонь и вопил, как баньши, когда она пыталась высвободить руку. Естественно, после этого его считали еще более плохим мальчиком.

– Мистер Эндрюс тоже был плохим, – сказал Хауди. – И кто-то отгрыз ему ухо.

– А может, он потерял его в бою, – предположил Снейп.

Он поверить не мог, что сказал такое. Как же его достало это вынужденное бездействие, эта неподвижность. Скоро он и с мебелью начнет разговаривать. Впрочем, да, иногда у него возникало такое желание.

Мальчик шмыгнул носом, вытерся... а в следующее мгновение указал пальцем на руку Снейпа.

– Откуда это?

– Что?

– Пятна?

Его пальцы все еще были окрашены. Обычно пятна быстро сходили, но он слишком торопился, собираясь лечь в больницу, и ему пришлось приготовить столько зелий, что некоторые ингредиенты намертво въелись в кожу.

– Это от зелий, – пояснил он.

– Каких “зелий”?

Снейп задумался на мгновение. Он никогда не делал скидку на возраст своих учеников. Незачем создавать у детей ложное представление о том, будто зельеварение – это просто. Но раз уж Хауди так мало лет, ничего страшного не случится, если он объяснит ему это простыми словами.

– Это специальные смеси. Одни могут избавить тебя от насморка. Другие – окрасят твои волосы в розовый цвет. Есть зелья, которые научат тебя летать или сделают невидимым.

Похоже, ему это удалось; объяснение оказалось более удачным, чем обычные разглагольствования о том, как “разлить по флаконам известность и закупорить смерть”. Хауди глядел на него широко распахнутыми глазами и даже носом шмыгать забыл.

– А можно сделать так, чтобы я не был больше плохим?

Снейп не успел ответить. Из коридора донесся женский голос

– Ховард? Где ты?

Мальчик, с виноватым видом втянув голову в плечи, сполз с кровати и стащил за собой мистера Эндрюса.

– Простите, сэр, вы не видели... – В палату заглянула женщина с рассерженным, неприятным лицом. – Ховард! Разве я не говорила тебе, чтобы ты не приставал к пациентам?

Хауди протянул ей ладошку, но вместо этого она брезгливо схватила его за рукав и дернула к себе.

– Простите, сэр, надеюсь, он вас не потревожил. – Говоря это, она даже не взглянула на Снейпа.

– Он не... – начал Снейп.

– Хочешь, чтобы я прямо сейчас тебя заперла, звереныш? – прошипела она, закрывая за собой дверь. Снейп взглянул на облупившуюся краску на дверной ручке и снова уставился в потолок. Все было так, как раньше – те же трещины и потеки влаги. Что ж, придется терпеть.

Шлемник, и глаза ястреба, и корень мелиссы...


По утрам было хуже всего. Даже несмотря на отсутствие скуки и одиночества.

Он ненавидел, когда ему напоминали о его слабости, о его беспомощности – такой ужасной беспомощности, что он не мог делать даже элементарных вещей. Заклинание "Mobilicorpus" было для него самым ненавистным после "Crucio"... а теперь оно надоело ему хуже горькой редьки.

От стыда Снейп становился сердитым и еще более раздражительным, чем обычно, и при этом не считал нужным скрывать свои чувства, хотя это и не прибавляло ему популярности среди медсестер.

Завтраки обычно сопровождались таким количество зелий – до еды, после еды, что любая пища пахла валерьянкой и собачим дерьмом. Он не верил, что зелья идут ему на пользу. Если бы они помогали, он бы сам наварил их себе в огромном количестве и гораздо лучшего качества. Но Каллаган, его лечащий колдомедик, настоял, а Каллаган был звездой, ведущим специалистом в отделении заболеваний, вызванных заклинаниями.

Все-таки Снейп хотел выздороветь и выжить, хотя бы назло тем своим недругам, которые надеялись, что с ним покончено. Поэтому он решил выполнять все назначения колдомедиков.

После завтрака его осматривали, ощупывали и изучали.

– Теперь здесь меньше болит? Вы можете шевельнуться?

– Нет... да, немного.

Снейп помнил, как проклятие Драко впервые проявило себя – через три дня после того, как было наложено, и через две с половиной недели после победы Гарри Поттера над Темным... над Вольдемортом. Он помнил нахлынувшую волну боли, которая накрыла его с головой и бросила на пол дрожащей кучей тряпья. Он пришел в себя, трясясь и всхлипывая, не в силах поверить, что такая боль вообще возможна, даже после всех испытанных им круциатусов.

Это был первый приступ; вскоре случился второй, а третий наступил еще быстрее. В промежутках Снейп лихорадочно искал информацию об этом проклятии и нашел очень мало. Он мог бы гордиться своим лучшим учеником... если бы Драко использовал это заклинание против кого-нибудь другого.

Он с трудом дотянул до конца учебного года на обезболивающих зельях, пытаясь скрыть все от Альбуса и зная, что это невозможно. Он даже радовался возможности лечь в госпиталь, отчаянно надеясь, что ему здесь помогут.

Что ж, по крайней мере, Каллагану удалось приглушить боль. И пока Снейп лежал неподвижно, он почти верил, что все может окончиться хорошо.


После ухода Каллагана и двух интернов, он чувствовал себя изможденным. Не столько от боли, сколько от унижения, от того, что незнакомые люди видели его таким слабым, осматривали его. Снейп лежал с закрытыми глазами, пытаясь восстановить чувство собственного достоинства, если там вообще было что восстанавливать.

Скрипнула дверь. Наверное, снова медсестра, – подумал он, – с очередными бесполезными зельями.

Чьи-то легкие ноги прошлепали по полу и остановились недалеко от кровати. Никто его не окликнул. Снейп в раздражении открыл глаза. Перед кроватью стоял мальчик с мистером Эндрюсом в руках. Над его верхней губой красовались сухие зеленоватые корочки, из носа по-прежнему текло.

– А разглядывать людей невежливо, – сказал Снейп.

– Привет, Се-ве-рус.

Застенчивая улыбка промелькнула на бледном лице мальчика. Такое впечатление, будто он никогда не бывает на свежем воздухе, – подумал Снейп. Впрочем, то же самое всегда говорили и о нем... но ребенок не должен так выглядеть...

Хотя что он в этом понимает... это вообще не его дело. И почему Хауди находится в госпитале? Значит, чем-то болен.

– Я думал, ты спишь.

– Нет. Чем бы тогда я занимался по ночам? – проворчал Снейп, смущаясь из-за своей попытки вступить в разговор и неспособности удержаться от этого.

– Просто... хочешь посмотреть мои рисунки?

Мальчик склонил голову набок, но его голос был таким тихим, что Снейп спокойно мог притвориться, будто не услышал вопроса.

Он увидел свернутые в трубочку пергаменты, прижатые к животу Хауди вместе с мистером Эндрюсом. Очень интересно. Рисунки пятилетнего ребенка. А учитывая "любовь" Снейпа к живописи...

Но мальчик выглядел так, словно ничего кроме отказа и не ожидал.

– Иди сюда, – сказал Снейп.

– Тетя Ингрид разрешила мне взять карандаши, – пояснил Хауди радостным и гораздо более громким голосом, влезая на кровать Снейпа.

Мистер Эндрюс занял свое привычное место возле Снейповой лодыжки, и Хауди неуклюже начал разворачивать пергаменты.

Драко неплохо рисовал для своего возраста, – вдруг вспомнил Снейп. А может, это только Нарцисса так говорила, ведь ее сыночек всегда был лучше всех. Снейп ничего в этом не понимал; он не помнил, чтобы сам когда-нибудь рисовал.

– Вот, посмотри, это мистер Эндрюс.

Пергамент упал и снова свернулся в трубочку. Мальчик сердито засопел и попытался подползти ближе к Снейпу, удерживая над ним пергамент.

– Если ты упадешь на меня, я тебя убью, – предупредил Снейп.

Маленький паршивец пропустил угрозу мимо ушей; наверное, тон был недостаточно убедительным. Все с тем же решительным выражением Хауди показал Снейпу рисунок.

На пергаменте был изображен мистер Эндрюс за руку с маленьким мальчиком.

– Это я, – с гордостью объявил Хауди.

– Я уже понял, – буркнул Снейп. Мальчик смотрел на него с таким видом, словно дожидался еще чего-то. – Гмм... очень хорошо.

– Правда?

– Да.

У него язык не отвалился от таких слов, зато Хауди явно обрадовался.

– И это тоже мистер Эндрюс.

На следующем пергаменте мистер Эндрюс сидел перед огромным праздничным тортом, утыканным свечками. Свечей было так много, что они не только украшали верхнюю часть торта, но и торчали со всех сторон.

– Это потому, что мистер Эндрюс очень старенький, – уныло пояснил Хауди.

– А что в коробке? – Рядом с тортом была нарисована желтая коробочка.

– Его глаз. Ему на день рождения подарили обратно его глаз.

– Ага. Замечательно.

Мальчик развернул третий пергамент, и Снейп замер.

На рисунке было два основных цвета: красный и серый. Красная лужа крови... и серая тварь, отдаленно напоминающая сидящего волка. Его челюсти с длинными окровавленными зубами сжимали руку мальчика. Женщина с длинными волосами стояла, закрыв лицо ладонями, а мужчина в темной мантии указывал волшебной палочкой на зверя.

Несколько мгновений Снейп смотрел на рисунок, чувствуя, как холод растекается по его телу. Хауди поерзал, шмыгнул носом и вытер его. Наверное, это сказка, – подумал Снейп, – история, которую он где-то услышал.

В правом верхнем углу был изображен желтый диск полной луны.

– Что это?

– Хауди был плохим. Хауди не слушался. – Теперь речь мальчика звучала, словно детский лепет, в совершенно несвойственной ему манере. – Плохой зверь укусил его. Плохой зверь и его сделал плохим.

Снейп заметил, как мальчик потер руку, и этот жест неожиданно показался ему до боли знакомым – точно так же и он потирал метку на левом предплечье. Метка почти исчезла после смерти Вольдеморта, но он не забывал о ней ни на минуту.

– Ты становишься плохим в полнолуние?

Он знал, каким будет ответ; теперь все встало на свои места. Причина, по которой мальчика держат в больнице, жестокие слова его матери, его собственное признание о том, что он не хочет быть плохим. Снейп прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови.

Маленький оборотень, сидящий на его кровати, кивнул.

– Да.

Хауди смотрел на Снейпа настороженными, испуганными глазами (наверное, заметил холод в голосе Снейпа и в выражении его лица) и казался расстроенным. Что ж, если даже медсестра называет его "зверенышем", он должен привыкнуть к такому отношению.

А если еще не привык, то пусть привыкает, – подумал Снейп.

Мысль была жестокой, как и его холодный взгляд, обращенный на Хауди, и Снейп прекрасно это понимал и знал, что обижает мальчика, разрушает непрочную связь, возникшую между ними после этих двух встреч.

Но разве не в этом дело? Он позволил этой связи возникнуть вопреки собственному желанию... хотя избегал подобного на протяжении многих лет. И ему больно было узнать секрет Хауди.

Он не боялся оборотней; тем более в человеческом облике. Был один оборотень, которого он недолюбливал, – Люпин, но причиной ненависти были скорее друзья Люпина, а вовсе не его натура.

Просто... он слишком привязался к мальчику. Хотя совершенно не хотел привязываться.

Он продолжал смотреть на него, не говоря ни слова.

Мальчик, не глядя в его сторону, неловко свернул пергаменты, схватил мистера Эндрюса за лапу и начал слезать с кровати. Вот и правильно, пусть уходит, это даже к лучшему – пускай привыкает к тому, что жизнь несправедлива, что никто не отнесется к нему по-доброму. А Снейп – это явно не тот человек, от которого стоит ждать доброты.

Снейп так сильно сжал край одеяла, что это движение отозвалось резкой болью в спине. Но он знал, что поступает правильно, что так будет лучше. Ему сейчас не до чужих проблем – своих предостаточно.

Мальчик соскочил с кровати, и его ботинки глухо стукнули об пол.

– Хауди. – Мальчик не оглянулся. – Хауди, открой верхний ящик тумбочки.

Снейп говорил резким, деловым тоном, и через мгновение ребенок повиновался.

– Видишь мелочь? Дай мне что-нибудь, кнат или сикль.

Вот теперь Хауди взглянул на него широко открытыми и удивленными глазами. Тонкие пальцы протянули ему монетку.

– И дай мне мистера Эндрюса.

Снейп бросил еще один взгляд на тупую медвежью морду, на единственный стеклянный глаз, сосредоточился и преобразовал монетку в такую же стеклянную пуговицу. Ну, не совсем такую: трансфигурация никогда не была его любимым предметом. Но, по крайней мере, это было нечто круглое и стеклянное.

Он приставил глаз к морде медведя и наложил клейкое заклинание. Вот, держится. Воспользовавшись палочкой даже для такого простейшего волшебства, он почувствовал себя выжатым, как лимон, перед его глазами заплясали "мушки". Пару минут он лежал пластом, пытаясь прийти в себя, а затем отдал мистера Эндрюса мальчику.

– Извини, что нет праздничной упаковки, но зато он получил назад свой глаз.

Хауди удивленно посмотрел на медведя, а затем одарил Снейпа таким восторженным взглядом, что Снейп почувствовал смущение и злость – почему никто не догадался сделать это раньше? Мальчик осторожно прикоснулся пальцем к стеклянной пуговице.

– Настоящий.

– Конечно, настоящий, – заносчиво ответил Снейп.

Хауди издал странный звук и неожиданно ткнулся лбом в плечо Снейпа. Снейп зашипел от боли. Несколько мгновений мальчик оставался неподвижным, а затем схватил мистера Эндрюса и бросился к двери, словно испугавшись, что Снейп передумает и потребует глаз обратно.

– Скажи медсестре, чтобы дала тебе что-нибудь от простуды, это у них больница или что? – крикнул Снейп ему вслед.

– Ладно! – услышал он голос мальчика.

Пергамент с нарисованной серой тварью остался лежать на полу.


Ночью Снейп лежал без сна, глядя на желтый круг луны за открытым окном. Луна была в третьей четверти.

Что они делают с мальчиком, когда приходит время? Отделение травм, нанесенных магическими животными, находится на первом этаже... скорее всего, там и держат оборотней. Должны же у них быть какие-то приспособления для таких случаев.

Значит, Хауди живет здесь? Разве у него нет других родственников, которые могли бы... или согласились бы его забрать? Наверное, нет.

Неожиданно Снейп вспомнил о своем глубоко укоренившемся страхе – страхе, смешанном с подспудной уверенностью, который мучил его все детство: Снейп боялся, что не нужен никому, кроме матери, даже отцу... да и мать не так уж сильно к нему привязана. И если она его бросит, то ему некуда будет пойти. Это был иррациональный страх, потому что ничего подобного не случилось, она его не бросила, да и в любом случае, она уже давно мертва. А теперь он сам выбрал для себя независимость и одиночество.

Даже все эти одинокие дни в госпитале без единого посетителя были его собственным выбором.

У Хауди такого выбора не было.

Странно... в глубине души Снейп верил, что Люпин сам виноват в своей ликантропии. Люпин был неискренним человеком, который лишь притворялся хорошим и только и ждал подходящего случая, чтобы что-нибудь учудить вместе со своими кошмарными дружками. Если он и превращался в чудовище каждый месяц – то так ему и надо.

Снейп не мог так думать о Хауди. Мальчик этого не заслужил.


В следующий раз Хауди пришел, наконец, с сухим носом... и очередным рисунком, на котором был изображен маленький домик с густым дымом, идущим из трубы, и два человечка – женщина и мальчик.

Снейп похвалил рисунок, заметив про себя, что слова больше не застревают у него в горле. Если дело и дальше так пойдет, вскоре он сможет нормально общаться с маленькими детьми, обходясь при этом без сюсюканья. Хауди был бледнее обычного и с синяками под глазами.

На следующий день мальчик не пришел – это было накануне полнолуния, так что Снейп его и не ждал. Снейп стал еще раздражительнее, чем раньше; день казался ему бесконечным, и лежать без движения было просто невыносимо.

Он даже пожалел о том, что запретил Альбусу приходить – может, разговор со стариком помог бы скоротать время. Он обижался на Альбуса, потому что Альбус оказался прав насчет Драко, когда говорил, что парня уже не спасти, а Снейп все спорил с ним, пока не стало слишком поздно.

Хауди не было четыре дня. Снейп медленно, но верно сходил с ума. Он знал, что пару дней мальчик приходить не сможет... но это уж слишком долго. Что могло случиться? Может, они плохо его заперли, и он сбежал? Покалечился, или ранил кого-то, или его убили... От этих мыслей ему делалось нехорошо. Он приказал себе не думать больше.

Он ведь почти не знаком с этим мальчиком, так ведь? Ради Мерлина, сотни маленьких паршивцев проходят через его руки каждый год, вызывая в нем лишь желание посильнее их запугать. Зачем же было менять обычную манеру поведения и привязываться к мальчику?

И разве это привязанность? Просто ему было скучно и отчаянно хотелось общения. А Хауди... он не был навязчивым, капризным, шумным или грязным... ну, может, грязным и был, но все равно он не такой, как остальные дети, правда ведь?

К тому же, пройдет добрых шесть лет, прежде чем он поступит в Хогвардс и станет для Снейпа очередным источником головной боли.

Если его еще возьмут в Хогвартс. После Люпина там не было ни одного студента-оборотня, то ли потому, что их родители не подавали заявок, то ли потому, что Альбус в кои веки усвоил урок.

Вечером пятого дня мальчик приоткрыл дверь и заглянул в палату.

– Се-ве-рус.

– Заходи. – Прозвучало слишком уж резко. Снейп сам не ожидал, что так обрадуется; неожиданно он разозлился, что не может встать, не может лучше разглядеть мальчика в этом тусклом свете. Хауди остановился у двери, застенчиво улыбаясь.

– Я боялся, что тебя выписали, Се-ве-рус.

Дети не должны так выглядеть – мальчик был бледным до синевы, с большими и темными кругами вокруг глаз. Он казался еще тоньше обычного, руки были как спички.

Снейп не понимал, какие чувства сейчас испытывает. Но его горло так сжалось, что трудно было дышать.

– Нет еще, – буркнул он. – Я тут надолго застрял.

Может, это и не так. Каллаган уверял его, что все идет хорошо, что он выздоравливает. И правда, приступы теперь случались реже, и боль была какой-то приглушенной, смазанной. Просто он все время чувствовал себя слабым и уставшим, хотя и лежал без движения.

Мальчик шмыгнул носом.

– Почему ты опять простудился? – сердито спросил Снейп.

– Я нечаянно. – Хауди выглядел виноватым. – Там было холодно.

– Где?

– В клетке.

– В...

Снейп умолк. А чего он должен был ожидать? Где еще держать оборотня в полнолуние? Разве он сам не говорил, что Люпину самое место в клетке?

– Мне не нравится в клетке, – продолжил Хауди. – Там скучно. И грязно. Мне приходилось писять прямо там. И я хотел увидеть тебя, а меня не выпускали. Меня не выпустили, даже когда я перестал быть плохим, не знаю, почему.

– Когда ты... Но разве...

И тут до него дошло. Вот почему мальчик так долго не приходил... Но разве это возможно? Конечно, возможно. Эти суки-медсестры злились на него, или им просто лень было его выпустить. Подумать только.

И хуже всего, что он прекрасно мог себе это представить. Мальчик в клетке – запертый на несколько дней, замерзший и грязный. Злость нахлынула ледяной волной, кровь зашумела в висках. Снейп снова сжал одеяло, и его спина заныла в знак протеста.

Он должен что-то сделать. Он пойдет вниз и выскажет им все, что о них думает. Они не имеют права так обращаться с ребенком, с ни в чем не повинным ребенком. Они еще не знают, на что способен Северус Снейп, они на всю жизнь это запомнят...

– Эй, – окликнул его Хауди. Он глядел на Снейпа настороженно, склонив голову набок. – Ты злишься, Се-ве-рус?

– Не на тебя. – Снейп не хотел пугать мальчика, Хауди и так за свою жизнь достаточно страха натерпелся. – Открой тумбочку, – сказал он, – и возьми то, что найдешь.

Это была шоколадная лягушка, Снейп попросил медсестру купить ее в больничном киоске. Она странно на него посмотрела, но просьбу выполнила.

Хауди восхищенно ахнул. Следующие пятнадцать минут он занимался тем, что ловил лягушку – не для того, чтобы съесть, а просто ему это нравилось. Затем Снейп прочитал ему текст на карточке – о Марии Холлдорсдоттир, норвежской ведьме, жившей в одиннадцатом столетии.

Холодная ярость осталась, но покамест Снейп решил забыть о ней. Он что-нибудь сделает для мальчика, это его долг.


Ночью ему пришла в голову очень простая мысль. Конечно, он может кое-что сделать – может и хочет. И для этого не обязательно устраивать скандал в больнице.

Он не хочет разлучаться с Хауди. Он не хочет, чтобы мальчик уходил, как только его кто-нибудь позовет. Он хочет...

До сих пор Снейп никого не хотел впускать в свою жизнь. По крайней мере, с тех пор, как повзрослел и перестал быть зависимым, слабым ребенком. Он знал, что ему не на кого рассчитывать, кроме самого себя. Все остальные могут предать его, использовать или причинить боль. Даже Альбус, которого он считал чем-то вроде друга; даже в Альбусе он не был уверен, особенно теперь, когда для него уже не нужно шпионить.

Его такая ситуация вполне устраивала, и он не собирался ничего менять. Во время войны было бы безумием думать о какой-то связи, какой-то близости. Он мог погибнуть в любой момент и, честно говоря, уверен был, что погибнет.

Что ж, он выжил.

И теперь его потрясла мысль о том, что он хочет разделить свою жизнь с другим человеком... действительно этого хочет.

Это правда. Снейп понял это с ослепляющей ясностью.

Он хочет оставить Хауди у себя.

Никто не сможет его полюбить. Кроме мальчика, такого же одинокого, такого же нелюбимого. И они поладят, правда? Похоже, он нравится Хауди... мальчик словно не замечает его недостатков – раздражительности, придирчивости, ужасного характера.

Тогда все будет по-другому. Мальчика не надо будет запирать в клетке. Снейп сможет варить для него ликантропное зелье, и Хауди не будет представлять опасности для окружающих. Не будет больше простужаться... и носить эту ужасную одежду. Снейп помнил, каково это – когда дети смеются над твоими вышедшими из моды, поношенными вещами. Он будет хорошо одевать мальчика, хотя и не так вычурно, как Драко, чтобы не вырос слишком уж тщеславным. Но зато Хауди не будет чувствовать себя обделенным в сравнении с остальными детьми, и ему не придется терпеть их насмешки...

Он сможет покупать игрушки для Хауди; обучающие игрушки, конечно. И книги. Мальчик еще не умеет читать, но он его научит. А пока можно будет читать ему вслух. Он сможет рассказывать ему о том, что ему нравится, о зельях, сможет его учить. Снейп был уверен, что Хауди захочет учиться в отличие от Хогвартских студентов.

Позволит ли Альбус оставить такого маленького мальчика в Хогвартсе? Если старик заартачится, Снейп найдет способ надавить на него. А если не выйдет, тогда можно будет уволиться. Его долг выплачен, он без проблем найдет себе работу – всегда найдутся люди, нуждающиеся в услугах хорошего зельевара.

Но он думал, что Альбус противиться не станет, только улыбнется и подмигнет.

Они смогут вместе жить в его комнатах в подземелье, он и Хауди.

Надо только вылечиться. Он должен вылечиться. Снейп никогда еще не хотел этого с такой страстью. Он выздоровеет и заберет Хауди с собой. Мальчик никому больше не нужен, никто не станет возражать.

Они будут счастливы вместе.


– Вдохните. Выдохните.

Жесткие пальцы ощупали его ребра. Люпин сделал глубокий вздох и послушно выдохнул. Было немного больно, словно маленькое лезвие шевелилось где-то внутри, но боль была несильной, и он знал, что она пройдет.

Серповидный шрам на боку был широким, неровным и выглядел ужасно. Но Люпин знал, что ему повезло: повернись нож по-другому, и он был бы мертв. Серебряный нож.

– Хорошо заживает. – Колдомедик снял тонкие перчатки и дружески улыбнулся. – Даже лучше, чем я ожидал.

– Приятный сюрприз, да?

Этот мужчина, Морни, седой и худощавый, говорил в такой заговорщицки-доверительной манере, словно их с Люпином связывала какая-то тайна. А Люпин невольно отвечал ему в том же духе.

– К несчастью, шрам вряд ли удастся убрать.

– Ничего страшного. – Он улыбнулся. – Я же не собираюсь позировать без рубашки.

– К тому же он будет постоянно напоминать вам об Ордене Мерлина, не так ли?

Люпин продолжал улыбаться. Он давно уже научился скрывать при необходимости свои чувства. Морни был добр к нему и оказался чертовски хорошим колдомедиком, одним из тех немногих, кто почти не проявлял брезгливости по отношению к оборотням. От Люпина не убудет, если он постарается быть вежливым несмотря ни на что.

Но ему было еще обиднее потому, что в каком-то смысле Морни прав. Он получил награду не за работу в Ордене Феникса и не за участие в битвах, а благодаря глупому ранению и дотошному корреспонденту, который навестил его в госпитале и поднял шумиху вокруг "забытого и покинутого бойца, сражавшегося на стороне Света".

– Лучше бы мне дали работу, – откровенно признался Люпин.

Если бы Сириус не завещал ему свой счет в Гринготтсе, он бы сейчас остался на мели. А теперь ему даже не нужно было работать. Но бездействие совершенно его не радовало.

– Конечно, конечно, – легкомысленно отозвался Морни и сделал такое движение, словно собирался похлопать Люпина по плечу, но вовремя вспомнил, что уже снял перчатки. – Однако времена меняются. Я не удивлюсь, если рано или поздно отменят декрет об оборотнях.

– Надеюсь, я до этого доживу. – Прозвучало довольно сухо, так что Люпин смягчил свои слова улыбкой и заметил явное облегчение на лице Морни.

– Теперь можете одеваться. Все прекрасно... насколько это возможно с учетом ситуации, вашего возраста и нагрузок, которые вы испытываете при трансформациях.

– Я знаю.

– А теперь... к более приятным вещам? – подмигнул Морни.

– Да. – Люпин выпрямился, застегнул мантию и понял, что наконец-то его улыбка стала совершенно искренней. – Я могу увидеться с ним?


Дверь, ведущая в маленькую комнату, открылась, и у Люпина екнуло сердце при виде сидящего за столом мальчика. Взъерошенные волосы падали ему на глаза, а сам он, высунув язык, увлеченно водил карандашом по пергаменту.

– Обычно он такой гулена – никогда не знаешь, где его искать, – сказал Морни. – Но я предупредил его, что вы придете.

Мальчик поднял голову и пулей слетел со стула.

– Ремус!

Люпин присел и распахнул объятия. Потребовалось несколько недель, чтобы Хауди привык обниматься при встрече, зато теперь мальчик почти перестал стесняться.

– Вот, это тебе. – Люпин вынул из кармана плитку шоколада.

– Спасибо. – Хауди запихнул ее в рот целиком, перепачкав шоколадом и подбородок, и даже нос. Люпин хмыкнул.

– Как ты умудряешься так быстро вымазаться?

Хауди попытался увернуться от носового платка, поднесенного к его лицу.

– Ты видел... ты видел мои рисунки? Посмотри, они красивые?

Маленькая рука ухватилась за ладонь Люпина, потащила его за собой. Все рисунки были выполнены двумя цветами – сиреневым и зеленым.

– Остальные карандаши поломались, – пояснил Хауди.

– Может, мы их тогда подточим? – Люпин заметил, что Морни следит за их разговором с одобрительным и несколько снисходительным видом. Как будто на щенков смотрит, – подумал Люпин.

– Нарисуй мне птицу, – попросил он. – Попугая, как в той книжке, которую я тебе принес. Сумеешь?

Хауди взглянул на него своими круглыми глазами и серьезно кивнул.

Мальчик устроился рисовать прямо на полу, а Люпин встал.

– У меня здесь еще шоколад, – обратился он к Морни. – Я не хочу давать ему все сразу.

– Хорошо, я передам ему позже. Так будет лучше, а то он съест сразу все, вы же знаете. Итак... – Морни окинул его вопросительным взглядом. – Как продвигаются дела с документами?

– Успешно. – Люпин кивнул. – Был момент, когда мне показалось, что я увяз. Но теперь все движется довольно быстро.

– Рад это слышать.

Наверное, это правда, – подумал Люпин, – Морни неплохой человек и желает мальчику добра.

– Вчера я встречался с матерью Хауди, – продолжил он. – Что за женщина... – У него вырвался невеселый смешок. – Она подписала бумаги. Теперь остались обычные формальности.

– Замечательно.

– Надеюсь, во время следующей трансформации Хауди будет со мной, – решительно заявил Люпин.

– Не хотите сказать ему об этом сейчас?

– Нет. – Он покачал головой. – Если что-то пойдет не так... Я не хочу его разочаровывать. Он не заслуживает лишней боли.


– Видите, – Каллаган буквально сиял от счастья, глядя на Снейпа. – Вы совершенно здоровы! Я же вам говорил. И никакой боли, правда?

Снейп шевельнулся, осторожно, неловко, собственное тело казалось ему чужим. Наверное, это от того, что он так долго лежал без движения.

– Да, – согласился он.

– Отлично! – Казалось, Каллаган вот-вот захлопает в ладоши от радости. Снейп поморщился. Что-то в этом человеке казалось смутно знакомым, хотя он никак не мог понять, что именно.

– Вы ведь не испытываете каких-либо неудобств при движении?

– Нет.

– Замечательно! Профессор, ваши студенты будут рады встретиться с вами в новом учебном году.

Идиот. Его студенты были бы счастливы, если бы он сгнил в госпитале.

И попал он сюда по милости одного из своих студентов... Снейп отбросил эту мысль.

– Я собираюсь писать статью о вашем случае, – продолжал бубнить Каллаган. – Такое интересное проклятие... и такое великолепное исцеление.

Ну, да. Неожиданно Снейп понял, кого ему напоминает этот человек. Локхарта. Хотя Каллаган был низеньким и коренастым, эта невыносимая жизнерадостность делала его похожим на Гилдероя.

– Я очень вам благодарен, – буркнул Снейп, надеясь остановить этот словесный понос.

Но он действительно был благодарен. Ему не терпелось поскорее выписаться из госпиталя. Теперь можно будет приступить к осуществлению своего плана. Теперь он начнет строить новую жизнь для себя и для Хауди.


Монстры на полках глядели на него стеклянными глазами, а также пищали, выли и лаяли, стоило только на них указать. Снейп подавил дрожь.

– Эта кошка...

– Вообще-то, сэр, это поросенок, – сказала продавщица, поначалу пытавшаяся быть услужливой, а теперь заметно раздраженная. Снейп бросил очередной презрительный взгляд на пушистое голубое создание и покачал головой.

– Какая разница. Как вы думаете, что понравится пятилетнему мальчику?

Девушка оживилась; похоже, с этого вопроса и надо было начинать.

– Может, выберете этого кролика, сэр?

И точно, кролик. По крайней мере, у него длинные уши. Девушка потянулась к игрушке, и кролик неуклюже прыгнул ей на руки.

– Как тебя зовут? – звонко спросила она.

– Чарли, – пропищал кролик.

– Видите, к нему надо обращаться громко и отчетливо, – пояснила девушка, – но когда у него появится хозяин, он быстро научится распознавать детский голос. Чарли – очень умная игрушка, настоящий друг, он выполняет до сотни команд, отвечает на вопросы, танцует...

– Хорошо, хорошо, просто заверните его и уменьшите, чтобы я мог...

– Простите, сэр, – она заметно расстроилась, по мнению Снейпа, от мысли, что не сумеет избавиться от него еще на полчаса. – Это очень сложная игрушка, если ее уменьшить, она может испортиться. Я могу положить ее в коробку.

Кролик был почти метрового роста; Снейп окинул его подозрительным взглядом и кивнул. От запаха новых игрушек и радостных детских воплей у него раскалывалась голова.

– Что вы делаете?! – рявкнул он, и девушка вздрогнула, чуть не выронив ярко окрашенную коробку. – Разве у вас нет приличной упаковки, серой или черной?

Наконец, засунув огромную коробку подмышку и делая вид, будто понятия не имеет, откуда она взялась, Снейп вылетел из магазина.

Он надеялся, что мальчику понравится Чарли... кажется, так же звали одного из Уизли? Пусть только попробует сказать, что ему не нравится, – злобно подумал Снейп. В любом случае после выписки из госпиталя мистера Эндрюса ему не отдадут... хотя почему бы и нет? Медведь уже на ладан дышит, ни один нормальный ребенок не станет с ним играть.

Снейп протянул руку к входной двери Св. Мунго, но дверь неожиданно распахнулась, чуть не ударив его. Он чудом успел увернуться. Два человека, которые выходили из здания, были так увлечены разговором, что даже его не заметили.

– А кошка у тебя есть?

– Нет. Но у наших соседей целых два кота, и они постоянно залезают в наш сад...

Ремус Люпин отбросил с лица тонкую прядь каштановых с проседью волос и взглянул на Снейпа.

– Северус? Прости. Мы чуть тебя с ног не сбили, да?

– Се-ве-рус, Се-ве-рус! Ты знаешь? Ремус везет меня домой!

Снейп услышал Люпина, несмотря на возникший перед глазами туман. А затем слова Хауди, произнесенные высоким, восторженным голосом, поразили его, словно остро отточенное лезвие. Хауди стоял рядом с Люпином, крепко сжимая его ладонь. Вообще-то "стоял" – не то слово, скорее нетерпеливо подпрыгивал на месте.

– Вы знакомы? – вежливо поинтересовался Люпин. – Вот это сюрприз.

Северус пропустил его заявление мимо ушей. Что бы ни говорил оборотень, это неважно, не имеет значения... он вообще не должен находиться здесь, не должен быть рядом с Хауди.

Туман и боль слились воедино, как только смысл слов Хауди дошел до его сознания. Снейп, нахмурившись, взглянул на Люпина.

– Что это значит?

Сквозь тонкий налет вежливости он отчетливо видел неприязнь во взгляде оборотня. Голос Люпина остался спокойным, но в нем звучали металлические нотки.

– Если ты объяснишь, что ты имеешь в виду, Северус...

Снейп задохнулся от злости, у него потемнело в глазах.

– Что ты здесь делаешь?

– Не понимаю, каким боком это тебя касается, Сн... Северус. – Светло-карие глаза бестрепетно встретили его взгляд. – Но я пришел сюда, чтобы забрать домой моего сына.

Наверное, он ослышался; Люпин не мог сказать такое. Не мог сказать это всерьез. Это не то, о чем подумал Снейп. Хауди переминался с ноги на ногу, улыбаясь застенчивой, счастливой улыбкой, которую Снейп так редко видел на его лице. Люпин поудобнее перехватил его руку.

– Ремус сказал, что купит мне мантию, Се-ве-рус! И метлу! Ремус, можно, Се-ве-рус будет ходить к нам в гости?

– Это... это чушь какая-то, – выдавил, наконец, Снейп. – Ты не имеешь права.

– Ой, можешь не сомневаться, у меня есть все права. – Люпин полез в нагрудный карман и вытащил аккуратно свернутую пачку пергаментов. Снейп, не глядя, протянул руку.

Люпин без единого слова отдал ему документы. Снейп развернул. Синие чернила расплывались перед его глазами. "Ховард Ян Деннинг, усыновлен в соответствии с действующим законодательством Ремусом Дж. Люпином 12 июля 19... года". Дальше читать он не мог. Это какая-то шутка, глупый розыгрыш. Этого не может быть.

Его пальцы, сжимающие пергамент, казались призрачно-белыми.

– Альбус говорил, что ты лежал в Святом Мунго, – сказал Люпин, по-видимому, пытаясь быть вежливым. – Я рад, что ты выздоровел.

Снейп с трудом понимал, что говорит ему этот мужчина, и тем более не собирался обмениваться любезностями. Еще одна строчка попалась ему на глаза. "В ответ на заявление от 11 апреля..."

– Ты все спланировал, – сказал он, взглянув на Люпина. Он все еще не мог говорить четко. Голос казался чужим. Но если бы он не сумел удержать себя в руках, то сорвался бы на крик. Он не мог допустить, чтобы Люпин... чтобы они оба догадались о его чувствах.

Хауди продолжал улыбаться, повиснув на руке Люпина.

– Конечно, я это спланировал, – спокойно ответил Люпин. – Усыновление – длительный процесс, столько бумажек надо заполнить. А теперь, Северус, ты удовлетворил свое любопытство?

Он не сказал ни слова, просто сунул бумаги в руку Люпина. Хауди глядел на него сияющими карими глазами.

– Се-ве-рус...

Взгляд Снейпа скользнул по мальчику с отвращением и болью. Он едва заметил, как угасла улыбка Хауди. Самодовольное лицо Люпина казалось размытым пятном. Снейп повернулся и ушел, не оглядываясь.

Коробку с Чарли он бросил на каком-то из кресел в кафетерии и даже не запомнил, где именно.


Когда он вернулся в Хогвартс, его руки в карманах мантии были мокрыми от крови – так сильно он впивался ногтями в ладони. Вроде бы кто-то попытался заговорить с ним – МакГонагалл или Филч, или оба сразу, но он прошел мимо, не останавливаясь. Только когда дверь его комнаты закрылась за его спиной, он позволил распрямиться туго сжатой внутри пружине.

Напряжение схлынуло. Его кости превратились в желе, мышцы казались парализованными. Ноги его не держали. Хорошо еще... только это и хорошо, – подумал он со слабым, почти истерическим смехом, – что стоять и не нужно. Он сполз на пол, прислонившись спиной к двери.

Его ладони дрожали и были измазаны кровью, полукруглые отметины от ногтей посинели и вспухли. Он тупо смотрел на свои руки, словно не узнавая их. Одна-единственная мысль билась в его мозгу.

Люпин отнял у него Хауди. Люпин отнял Хауди.

Он пришел к мальчику, но было слишком поздно, Люпин забрал его. Держал его за руку, позволил Хауди обращаться к нему по имени... называл Хауди сыном. Мерлин. Как такое могло случиться? Это не укладывалось в голове – просто потому, что это невозможно, и он не мог в это поверить.

Но он поверил. И ничего уже не сделаешь.

Люпин забрал Хауди. Как забирал все из жизни Снейпа, все, что имело хоть какую-то ценность: любовь Альбуса, должность преподавателя Защиты, орден Мерлина. Люпин и его друзья, они все у него отнимали. А теперь Люпин отнял то единственное, о чем мечтал Снейп.

Хауди казался таким счастливым, таким радостным, когда стоял рядом с Люпином. Он спрашивал его о кошках. Он похвастался, что Люпин обещал купить ему мантию и метлу. Для этого ему не нужен Снейп. Ему вообще Снейп не нужен.

Это была ложь, иллюзия, обман. Может, он и обманывал сам себя, но от этого ему не легче. И Хауди... Хауди заставил его поверить, будто нуждается в нем, будто у него никого больше нет.

Но пришел Люпин и забрал его.

Теперь уже не придется покупать для Хауди модную одежду. Или книги. Или учить его распознавать ингредиенты для зелий. Или варить для него ликантропное зелье, помогать контролировать зверя в лунные ночи. Не придется просить у Альбуса разрешения оставить мальчика здесь. Не будет игрушек на полу в подземельях и разбросанных по столу карандашей.

Дурак; какой дурак... как он мог поверить, что это возможно?

Это не его мальчик; у него нет ничего в этой жизни. Он всегда был один, и с чего он взял, будто эту ситуацию можно так запросто изменить? Надо было сразу догадаться, что это не для него, а для других – для людей, у которых есть все.

Мальчик предал его. Эта мысль была болезненной и очень четкой, затмевающей все остальные. Он обменял его на более привлекательного, более дружелюбного, более терпимого... более хорошего человека. Нет, конечно, Снейп не мог винить в этом Хауди. Сказать по правде, логика подсказывала ему, что Хауди вообще ни в чем не виноват. Но от этого было только хуже, и он все равно сваливал вину на мальчика. Ну конечно, как он мог подумать, что мальчик предпочтет его Люпину? Люпину, всеобщему любимцу, такому милому, такому вежливому, такому любящему... герою войны. У Люпина было все. У него, Снейпа, не было ничего.

Он обхватил руками колени и начал раскачиваться из стороны в сторону, прекрасно зная, как жалко он выглядит, и радуясь, что никто не может его увидеть. У него щипало глаза. А еще через мгновение жжение в глазах стало невыносимым, и он почувствовал, как горячие слезы текут по его лицу.


Если он и надеялся, что сумеет забыть о Люпине и Хауди, то это оказалось гораздо труднее, чем он ожидал.

– Ты знаешь, что Ремус усыновил ребенка? – Это Поппи с ее слащавой улыбкой, когда он принес ей коробку с зельями для лазарета. – Ну, разве не мило? Он нашел этого мальчика в госпитале Святого Мунго, там, где и ты лежал, Северус!

– По-моему, это очень отважный поступок – усыновить ребенка. – А это уже Флитвик, за обедом. – Такая ответственность. Не у каждого хватило бы смелости.

– Заменить мальчику семью... – Минерва, и еще: – Бедный Ремус, ему так нужно, чтобы кто-то был рядом, ведь он чувствовал себя таким одиноким после смерти Сириуса.

– Ремус прислал письмо! – Альбус в Большом Зале за завтраком. – Вы только взгляните на эту фотографию!

И все вокруг охали и ахали, рассматривая снимок. Снейп сидел, уткнувшись взглядом в тарелку с овсянкой, которая никогда ему не нравилась, а сегодня и вовсе напоминала по вкусу разбухший картон.

– Северус, передай, пожалуйста, Хагриду. – У них хватило ума не предлагать ему посмотреть на фотографию, но когда Снейп передавал снимок до омерзения растроганному великану, то не удержался, чтобы не взглянуть. Люпин и Хауди радостно махали ему с крыльца маленького ветхого домика, окруженного яблоневым садом. Мальчик был хорошо одет, Снейп не мог этого не заметить, и его волосы были аккуратно расчесаны и подстрижены. И вид у него был не такой болезненный, как раньше.

– Я думаю, мы должны пригласить Ремуса и его сына в Хогвартс. – Ну, конечно, Альбус не мог этого не сказать. – Чтобы мы все смогли познакомиться с Хауди.

Столько улыбок – как будто детей никогда не видели.

Овсянка встала у Снейпа поперек горла. Он поднялся, коротко кивнул и стремительно вышел из Зала.

– Он даже чем-то похож на Ремуса, – донесся из-за спины голос Синистры. Глупее уж некуда.

Когда Снейп вернулся в подземелья, его вырвало, а потом он долго сидел на полу в ванной, глядя на кафельные плитки перед собой.

И правда, глупо так раскисать. Давно уже надо было перебеситься и успокоиться. Это всего лишь мальчик, да к тому же еще и оборотень. Наверняка он давно уже забыл о Снейпе, теперь у него новый дом и новая семья. Так что пора прекращать думать о нем.

Он сможет не думать. Снейп сжимал кулаки, давая себе строжайший приказ. Никаких воспоминаний, ни единой мысли о том, как круглый горячий лоб уткнулся ему в плечо, и как плюшевый мистер Эндрюс лежал на его ноге.

Он все это забудет. Он ведь не какой-нибудь слабак, не умеющий управлять своими эмоциями.


Через три дня стук в дверь оторвал Снейпа от составления учебных планов на следующий год. За время, проведенное в Хогвартсе, он научился узнавать стук почти каждого из своих коллег. Альбус стучал вежливо, но решительно, словно давая понять, что никто не помешает ему войти в любое помещение школы. Хуч барабанила в дверь. Минерва стучала всего один раз и ждала, что ее немедленно впустят.

Этот звук был незнакомым.

– Войдите.

Он открыл дверь... и на пороге стоял Люпин.

Длинные волосы оборотня падали на вежливо улыбающиеся глаза; и такая же вежливая улыбка застыла на его губах.

– Северус. Мы решили заглянуть к тебе, раз уж оказались в Хогвартсе. Ховард хотел с тобой повидаться.

Ховард? Ему потребовалась секунда, чтобы понять... и из-за этой маленькой задержки боль, когда она пришла, оказалась еще острее. Странно, Снейп терпеть не мог уменьшительных имен, но Хауди сразу представился как "Хауди", и он привык так его называть...

Не удивительно, что Люпин переименовал своего "сына".

Слыша, как кровь стучит в висках, он взглянул на маленькую ручонку, уцепившуюся за старую мантию Люпина. Хауди поднял голову и улыбнулся.

– Можно, мы войдем? – вежливо поинтересовался Люпин.

Нет, уходите. Снейп хотел что-то сделать, захлопнуть дверь у них перед носом... да как они смели прийти сюда? Пришли посмеяться над ним, разбередить его рану? Он ненавидел их обоих. Он ненавидел себя... но все же молча шагнул в сторону и позволил им пройти.

Зачем? Зачем они пришли? Он не хотел, чтобы они были здесь, он только начал верить, что вся эта история с Хауди не имеет для него никакого значения. А теперь мальчик стоял посреди комнаты и глядел на полки с разинутым ртом.

У него больше нет насморка, отстраненно заметил Снейп.

– Какие противные штуки! Ух ты, Ремус, посмотри, какие противные штуки!

– Рот закрой, – рявкнул Снейп. – Ты похож на умственно отсталого.

Если бы он сам привел сюда мальчика, как мечтал когда-то, то только порадовался бы восторженному любопытству Хауди, сам показал бы ему все свои сокровища, и объяснил бы, для чего они нужны и откуда взялись.

Эта мысль обожгла его, словно удар хлыста.

Он видел, как Хауди поспешно захлопнул рот. Люпин на заднем плане что-то сердито буркнул. Мальчик робко шагнул к полкам.

– Ой. Красивые бутылочки...

Маленькая рука потянулась к флаконам из граненого стекла, стоящим на нижней полке. Они и правда были красивыми, хотя и непрактичными – Снейп и хранил-то их только для красоты.

– Не трогай.

Рука отдернулась. Хауди вопросительно взглянул на него, словно пытаясь понять, действительно ли Снейп на него злится, или просто "воспитывает", как иногда делал в госпитале.

– Ради Мерлина, Северус. – Люпин подошел к полке и взял флаконы. – Можешь поиграть с ними, Хауди, ничего страшного не случится.

Снейп глубоко вздохнул, собираясь высказать оборотню все, что о нем думает. Хауди со счастливой улыбкой прижал флаконы к груди и поставил на пол у камина.

– В них наливают зелья, да, Се-ве-рус?

Неожиданно Снейп понял, как отчаянно он хотел еще раз услышать свое имя из уст Хауди... и возненавидел себя за свою слабость.

– Ремус говорил, что ты делал для него такое зелье, чтобы он никого не поранил, когда... когда превращается в волка.

Значит, Люпин все ему рассказал?

– Понятно. – Снейп слышал яд в своем голосе и знал, что не должен так говорить, но не смог бы остановиться даже ради спасения собственной жизни. – Значит, ты привел его сюда, Люпин, чтобы сыграть на моих чувствах и упросить меня сварить для вас ликантропное зелье? Ловкий ход, надо признаться. Но, извини, ничего не получится. У меня нет ни времени, ни желания обслуживать тебя и твоего волчонка...

Все-таки у него хватило ума прошипеть все это так тихо, чтобы Хауди не услышал. Лицо Люпина начало медленно покрываться красными пятнами.

– Хауди, – голос оборотня остался безупречно мягким. – Ты не поиграешь здесь пару минут, пока я поговорю с Северусом?

Мальчик взглянул на них (его лицо разрумянилось от удовольствия, пока он играл с яркими бутылочками) и кивнул.

Люпин даже не прикоснулся к Снейпу, но почему-то у Снейпа сложилось впечатление, будто его силой загнали в соседнюю комнату. Теперь лицо Люпина было совершенно белым, а красные пятна выделялись еще сильнее.

Он злится, понял Снейп. Просто в бешенстве.

Снейп никогда не видел оборотня разъяренным. Даже когда он выдал его секрет своим слизеринцам, и Люпину пришлось уволиться, даже тогда Люпин не повысил голос, просто сказал несколько горьких слов. С другой стороны, разговор проходил в присутствии директора. А теперь они были наедине.

Снейп вроде пугаться не собирался, но все-таки отступил на шаг. Конечно, Люпин его не ударит, да и вообще, он-то всегда сумеет себя защитить.

– Не смей кидаться такими намеками, Снейп. Будто я использую Хауди, чтобы надавить на тебя... можно подумать, я когда-нибудь просил, чтобы ты варил для меня это зелье.

А тебе и не надо было просить. За тебя всегда просил Альбус.

– Я пришел сюда только лишь потому, что Хауди хотел тебя видеть. – Голос Люпина был очень ровным, каждое слово подчеркнуто. Снейп заметил, что руки оборотня сжаты в кулаки. Что ж, он не станет доставать палочку, пока Люпин этого не сделает. – Хотя я понять не могу, почему, ведь ты обращаешься с ним, как с грязью. А что до меня, я был бы счастлив никогда больше не видеть твоего лица, и надеюсь, что впредь не увижу. Мне плевать, как ты относишься ко мне, но если ты думаешь, что я позволю тебе обижать мальчика...

Люпин стоял очень близко, ближе чем когда бы то ни было. Снейп чувствовал тепло его дыхания, видел собственное отражение в расширенных зрачках желтых глаз.

Желтых... как глаза той твари, которая поднялась с пола в Визжащей Хижине, завидев его. Снейп судорожно втянул воздух. Воспоминание нахлынуло на него, испугав так, как не могли испугать никакие слова Люпина.

– Отойди от меня, – прошипел он, заслонившись руками.

Это остановило Люпина, и он попятился. Уголок его рта судорожно дернулся, но красные пятна на щеках побледнели. Снейп стоял, прижавшись к спинке кровати. Он чувствовал, как гудит его позвоночник, и пытался взять себя в руки, отчаянно надеясь, что Люпин не заметил его дрожь. Люпин с неожиданно усталым и смущенным видом покачал головой.

– Ничего не понимаю. Должна же быть какая-то причина, почему Хауди так привязался к тебе. Он просто влюблен в тебя, ты знаешь... постоянно о тебе спрашивал. Я знаю, что ты бесчувственный человек, Северус, и я ни разу даже слова тебе не сказал о том, как ты ведешь себя по отношению к твоим студентам. Но Хауди – совсем маленький ребенок... и он так много выстрадал.

Снейп знал это; и поэтому ему было так стыдно. Но его разочарование, его боль были гораздо сильнее.

– Почему ты так обращаешься с ним, Северус? – Это был почти риторический вопрос... но неожиданно Снейп услышал собственный срывающийся голос.

– Потому... потому что ты украл его у меня!

Он захлебнулся собственными словами, сразу же почувствовал себя униженным... но было поздно. Он заметил, как выгнулись брови Люпина, и понял, что не может выдержать этот удивленный взгляд. Снейп отвернулся и сжал пальцами спинку кровати.

Глаза снова защипало, но он знал, что скорее умрет, чем заплачет перед Люпином. Люпин молчал. Снейп слышал только звуки собственного дыхания.

– Северус. Ты хочешь сказать... ты собирался усыновить Хауди?

Голос был сдержанным, почти мягким, и Снейп дернулся, как от удара плетью.

– Нет.

Прозвучало слишком уж пылко. Можно подумать, после стольких лет рядом с Вольдемортом он не научился лгать более убедительно. Он всего лишь хотел прогнать Люпина, но не решался повернуться и посмотреть ему в глаза, и не настолько доверял своему голосу, чтобы добавить что-то еще.

Он почувствовал, как оборотень шевельнулся позади него, а затем рука легла на спинку кровати рядом с его ладонью, слегка сжав деревянную планку... словно Люпин знал, что Снейп отдернул бы руку, если бы он прикоснулся к нему.

– Северус, – повторил Люпин. Снейп ненавидел мягкость его голоса – никто и никогда не разговаривал с ним таким тоном. – Разве ты не знаешь? Тебе бы не позволили усыновить Хауди. Только оборотням разрешено усыновлять оборотней. И наоборот. Чтобы предотвратить распространение заразы, как они это называют.

Какая разница, – упрямо думал Снейп, кусая губу и глядя прямо перед собой. Он бы нашел способ, надавил бы на все рычаги, дал бы кому надо на лапу, если бы Люпин... не забрал Хауди...

– Ты лжешь, – сказал он.

Судя по тихому шороху, Люпин пожал плечами.

– Зачем мне лгать?

Потому что...

Потому что... ты всегда лжешь. Это глупо, а Снейп уже исчерпал свой лимит глупостей на сегодня и поэтому решил промолчать.

– Возможно, со временем ситуация изменится, – продолжил Люпин. – Но сейчас... если ты любишь Хауди, то должен радоваться за него. Для него же лучше жить дома, а не в Святом Мунго... даже если это мой дом, а не твой.

Не лучше... нет, конечно, лучше. Снейп все еще не мог повернуться, продолжал разглядывать тоненькую складочку на покрывале. Жжение в глазах не проходило.

– Северус, – окликнул его Люпин.

Неожиданно он испугался, что Люпин скажет еще что-нибудь, что-то ужасное и запоминающееся. Как когда-то Альбус сказал о Драко: "Твоя любовь, Северус, превращается в болезненное и бесплодное чувство и разрушает того, на кого она направлена".

Надо взять себя в руки, пока Люпин не успел сказать нечто подобное. Снейп повернулся к нему. Оборотень смотрел на него без улыбки, и в серьезности его взгляда было что-то успокаивающее.

– Давай вернемся, – предложил Снейп. – Ты оставил его там одного.

Он все еще не мог произнести имя Хауди вслух.

– Верно, – вот теперь Люпин улыбнулся. – А то еще испортит твои "противные штуки".

Мальчик сидел на полу, строя башню из бутылок и мурлыкая себе под нос песню "Ведуний" о том, как трудно любить вампира, а затем взглянул на Снейпа с Люпином и улыбнулся.

– Се-ве-рус, смотри, что я сделал!

– Люпин... – начал было Снейп и запнулся, затем вздохнул и закончил фразу. – Я... я сварю зелье для тебя и для мальчика. Отправлю тебе совой, когда придет срок.

На мгновение он испугался, что Люпин откажется – просто отмахнется от его запоздалого предложения. Наверное, Снейп на его месте именно так бы и поступил.

– Спасибо, Северус, – ответил Люпин. – Это очень любезно с твоей стороны. Но если хочешь, ты всегда можешь приехать к нам. Мы тебя приглашаем.


За обедом домашние эльфы расстарались на славу ради "высокого" гостя. Однако присутствующие больше внимания уделяли Хауди, чем угощению. Снейп мрачно жевал, борясь с желанием прижать мальчика к себе и никого к нему не подпускать.

Почему Поппи и Спраут квохчут над ним, словно он чудо какое-то? Даже с Мальчиком-Который-Выжил так не носились в свое время. И Минерва... кто бы мог подумать, что она способна так нянчиться с ребенком. Да и сколько сладостей можно скормить малышу, прежде чем его начнет тошнить?

И ведь Хауди совершенно их не знает! Он застенчивый, а все эти знаки внимания могут его испугать. Впрочем, на испуганного он не похож, но мало ли... И Люпин глядит на все это с таким довольным видом, что так и хочется по роже съездить.

К счастью, никто не требовал, чтобы Снейп присоединился к всеобщему веселью.

– Как прошла последняя трансформация, Ремус? – поинтересовался Альбус приглушенным голосом, чтобы могли услышать только они трое.

– Неплохо, спасибо. – В этом весь Люпин, иногда его вежливость просто бесит. – По-моему, Хауди стало легче, когда он узнал, что не один такой.

– Я полагаю, ликантропное зелье принесет еще больше пользы. – В глазах Альбуса появились искорки, и у Снейпа что-то сжалось внутри. – Думаю, если мы как следует попросим Северуса, он согласится варить зелье для вас обоих.

Кровь застучала в висках безумным барабанным боем. Снейп глядел прямо перед собой невидящими глазами. Чертов Альбус, ублюдочный старый манипулятор. Использует его, заставляет плясать под свою дудку... ради своих любимчиков, гриффиндорцев.

Подумать только, ведь он сам им это предложил. Значит, можно было не беспокоиться? Надо было догадаться, что Альбус все равно его заставит, попросит "как следует".

Это было так по-детски – обижаться на Альбуса за то, что он обесценил его решение, отнял у Снейпа право чувствовать себя щедрым и великодушным, но Снейп ничего не мог с этим поделать.

– Спасибо, Альбус. – Голос Люпина доносился словно издалека, спокойный и в то же время настойчивый. – Вам не придется просить Северуса. Он уже предложил свою помощь.

– Ох. – Снейп мог поклясться, что глаза Альбуса заблестели снова, хотя он не видел этого и не хотел видеть. – Прости. Знаешь, Северус, я так горжусь тобой.

А я тебя ненавижу, Альбус, – тупо подумал Снейп. Конечно, оборотня он ненавидел не меньше.

Он заставил себя поднять глаза... и увидел, как Люпин отбросил волосы с лица, собираясь откусить кусок торта, его лицо было бледным, с тонкими морщинками у глаз и возле рта. Его лицо всегда казалось бесцветным, хотя и не таким, как у Снейпа, просто все в нем было каким-то неярким – светло-карие глаза, каштановые с проседью волосы.

Но когда он почувствовал взгляд Снейпа и посмотрел на него с легкой улыбкой, его глаза отразили свет, падающий из окон Большого Зала, и на мгновение окрасились в цвет солнечных лучей.


Люпин пригласил Снейпа, и Снейп решил воспользоваться приглашением. Если оборотень сделал это из чистой вежливости – ему же хуже, нечего было предлагать.

Добираться туда было просто. Естественно, если бы Снейп попросил, Альбус дал бы ему портключ. Но у него язык не поворачивался обратиться к Альбусу с такой просьбой. К тому же он слышал, как Люпин за обедом упоминал название местности, где расположен его коттедж, так что Снейп аппарировал в ближайшее знакомое ему место.

Коттедж нашелся легко и выглядел в точности как на фотографии. Сад был прекрасен, несмотря на запущенный вид... а может и благодаря этому.

В детстве Снейп жил в совершенно другом доме, темном, со слишком просторными комнатами и слишком маленькими окнами. Он помнил, что ему приходилось читать при свечах даже днем. Самым ужасным местом была уборная, с ржавой ванной, которую их вялый домашний эльф никак не мог отмыть дочиста, и унитазом с таким шумным бачком, что звук спускаемой воды разносился по всему дому.

Впрочем, его подземелья не намного уютнее, так что мальчику лучше жить в таком милом и светлом доме, чем в холоде и тьме.

Когда Снейп поднялся на крыльцо, его решимость неожиданно ослабла, и он подумал, что надо было поступить так, как договаривались, и отправить зелье Люпину совиной почтой. Секунду Снейп стоял, подняв руку, а затем решительно постучал в дверь.

– Войдите! – донесся радостный голос Люпина.

Даже не спрашивает, кто там, – мысленно возмутился Снейп и распахнул дверь.

Внутри домик казался более тесным и таким же ветхим. Люпин и Хауди сидели за столом, Хауди складывал мозаику, а Люпин читал.

– Северус? – Если Люпин и не был рад гостю, то успешно сумел это скрыть.

– Се-ве-рус! – Хауди вскинул голову, а затем спрыгнул со стула и бросился к Снейпу. – Се-ве-рус!

Это было приятно, так приятно чувствовать, как тебя обнимают детские руки. Снейп слегка нахмурился, глядя на запрокинутое лицо Хауди и не зная, что делать дальше. Мальчик схватил его за мантию и глядел на него, улыбаясь.

– Ликантропное зелье, – сказал Снейп, протягивая флягу Люпину. – Я пришел, потому что мне надо снять с н... Хауди мерки, чтобы рассчитать дозу.

– Конечно. – Люпин вышел из-за стола и взял флягу. Похоже, он не имел ничего против прихода Снейпа. – Пожалуйста, присядь, Северус. Хауди, ты не постоишь спокойно пару секунд? Северус должен тебя измерить.

Естественно, спокойно постоять мальчик не мог. Он буквально прыгал на месте между коленями Снейпа, пока Снейп водил по нему волшебной палочкой.

– Он слишком худой. Ты хорошо его кормишь?

Снейп сразу же пожалел о том, что задал этот вопрос. Он знал, что это пустая придирка; Хауди был ужасно тощим до переезда к Люпину, а сейчас выглядел гораздо лучше. А если Люпин разозлится? Тогда он не разрешит ему больше встречаться с Хауди. Но оборотень только улыбнулся, словно отыскав в его словах что-то смешное.

– В таком случае попытайся сам его накормить, Северус. Посмотрим, что у тебя получится... когда он не хочет есть ничего, кроме шоколада.

Снейп вспомнил... вернее, набрался храбрости и вытащил из кармана нескольких шоколадных лягушек и горсть мелких игрушек. После неудачи с Чарли он возненавидел магазины игрушек всей душой, так что подарки пришлось покупать в кондитерской. Йо-йо, мыльные пузыри, еще какая-то мелочевка. Хауди сграбастал все своими жадными ручонками.

– Что ты должен сказать Северусу, Хауди?

Снейп закатил глаза.

– Спасибо, Се-ве-рус! Я... я теперь собираю карточки от шоколадных лягушек! У меня их целых двадцать семь!

– Это значит, что он съел двадцать семь лягушек за последний месяц, – пояснил Люпин. Снейп чуть было не улыбнулся, но вовремя спохватился и сохранил невозмутимый вид.

– У меня целых четыре Альбуса Дамблдора, скажи, папа? – Теперь Хауди стоял рядом с Люпином и дергал его за рукав.

У Снейпа что-то оборвалось внутри. Папа. Хауди называет Люпина папой. Правильно, он же его сын, по закону и вообще.

– Хочешь посмотреть на них, Се-ве-рус? – Маленькая ладонь настойчиво прижалась к его лицу, заставив его повернуть голову. – Хочешь? Хочешь?

– Да.

Мальчик пулей сорвался с места. Снейп рассеянно поднял руку, прикоснулся к щеке, все еще чувствуя тепло ладошки Хауди. Люпин глядел на него, и он резко отдернул руку.

– Значит, уже "папа"?

Он знал, что не имеет права спрашивать, а уж тем более выражать недовольство.

– Иногда он называет меня Ремусом, иногда папой. – Голос Люпина казался таким же спокойным. – Не думаю, что в этом есть что-то плохое. Ведь отца у него никогда не было... то есть, настоящего отца.

Вернулся Хауди со своими карточками, и Снейпу пришлось смотреть коллекцию. Он ощутил прилив благодарности, когда Люпин по каким-то своим причинам присоединился к ним. Чувство благодарности к оборотню совершенно его не радовало, зато теперь он выглядел не так глупо.

Затем дошла очередь до йо-йо (у Снейпа никак не получалось раскручивать эту штуку) и мыльных пузырей, но в конце концов Хауди вернулся к мозаике.

– Пообедаешь с нами? – Это была обычная вежливость, и Снейп это знал. Но сколько ни вглядывался он в лицо Люпина, пытаясь найти признаки истинных чувств, так ничего и не нашел: ни скуки, ни раздражения, ни замаскированной неприязни. Люпин смотрел на него так же мягко и спокойно из-под седеющих прядей, падающих на лицо.

Конечно, надо было отказаться – согласие подозрительно смахивало на капитуляцию, на заключение мира с врагом. Но с другой стороны было бы неплохо посмотреть, как Хауди примет первую дозу ликантропного зелья – Снейп не сомневался, что побочных эффектов не будет, но лишний раз убедиться не помешает.

– Хорошо, – вежливо сказал он. – Но специально для меня ничего не готовь.

– Я сварю макароны.

Было что-то странно успокаивающее в том, как двигался Люпин, брал продукты и кухонную утварь – неторопливо, плавно. Снейп поймал себя на мысли, что во всех движениях оборотня сквозит какая-то особая грация, и нахмурился. Какая глупость: Люпин ему глубоко безразличен, и было бы ошибкой поверить в его обманчивое спокойствие.

Снейп только учился жить с мыслью, что Хауди потерян для него навсегда. Тем более, нечего раскрываться перед Люпином.

– Отец Хауди был намного старше матери, – рассказывал Люпин, занимаясь готовкой. Он не сводил глаз с предметов, которые держал в руках, и ни разу не взглянул на Снейпа. – Очень сильный волшебник. Он почему-то вбил себе в голову, что его сын должен быть вундеркиндом. Колдовать чуть ли не с пеленок, и все такое. Когда выяснилось, что Хауди ничем не отличается от остальных детей, этот человек ушел из семьи. Мать занялась поисками нового мужа. А когда с Хауди случилось несчастье, она не захотела взваливать на себя такую ношу.

О матери мальчика Снейп знал, но все же ему пришлось закрыть глаза и дождаться, пока схлынет ярость. Голос Люпина казался задумчивым.

– Хауди до сих пор скучает по ней. Все время ее вспоминает.

– Она того не стоит.

Впервые Люпин остановился, смахнул прядь волос с лица. Мука попала ему на волосы, окрасив их в белый цвет.

– Да, наверное. Но... ты же знаешь, что так не бывает. В смысле, никто не получает того, чего заслуживает.

Снейп заметил, как Люпин слегка повел плечами, словно отбрасывая неприятную мысль.

– Я очень признателен тебе за то, что ты привез нам ликантропное зелье, Северус. – Его голос казался более оживленным. Он всегда благодарил Снейпа за зелье, но никогда еще это не звучало так искренне. – Хауди мне все уши прожужжал. Один Мерлин знает, как он умудрился услышать, что ты будешь его готовить. Я не хотел его обнадеживать...

– Я всегда выполняю свои обещания, – сказал Снейп.

– Я знаю, – Люпин вздохнул. – Просто дело в том... он так часто разочаровывался. И... ой, Северус, вино пить будешь?

Стряпня Люпина была вполне сносной, и вино оказалось неплохим, а устоять перед тишиной и уютом этого маленького коттеджа было еще труднее. Снейп напоминал себе, что нельзя расслабляться, нельзя поддаваться всем этим чувствам, потому что привязываться к чему бы то ни было слишком опасно. Но когда он смотрел на раскачивающиеся за окном зеленые ветви, и слушал, как карандаш Хауди царапает по бумаге, ему хотелось задержаться здесь еще чуть-чуть, может даже надолго.

Хауди не жаловался на вкус ликантропного зелья, только передернулся, когда пил. Люпин был прав – мальчик действительно хотел этого. Оборотень улыбнулся и обнял Хауди, не стесняясь ревнивого взгляда Снейпа. Снейп тоже хотел, чтобы у него было право обнимать Хауди и прижимать к себе, после того как мальчик выпьет зелье.

Но Хауди не его сын; Снейп мог сделать для него очень немногое. Но он знал, что сделает все, что в его силах.


– Не могу поверить, что ты этого хочешь. – Люпин тщетно пытался подавить растущее раздражение.

С побелевшими от напряжения пальцами и сжатыми в нитку губами Снейп казался воплощением упрямства, враждебности и несговорчивости. Люпин вздохнул.

– Дело не в том, хочу я этого или нет. Мне нужно проследить за состоянием Хауди во время... во время...

Как он собирается сделать это, если даже назвать не может?

– Ты сам говорил, что плох тот зельевар, который сомневается в эффективности своих зелий.

Снейп упорно смотрел на свои руки, словно сто лет их не видел.

– Я обязан присутствовать при трансформации.

Если ты ожидаешь чего-то любопытного или забавного, если думаешь, что оборотни под действием ликантропного зелья превращаются в комнатных собачонок... Этого Люпин не сказал. Наверное, Снейп все это знает. Он ведь видел тогда Люпина в Визжащей Хижине... и Люпин мог поклясться, что иногда Снейп видит в нем зверя даже сквозь человеческое обличье.

Разве Снейп не понимает, что то же самое может произойти и с его чувствами к Хауди? Разве он не думал о том, что его отношение к мальчику может измениться, когда он увидит, как Хауди превращается в опасное и хищное животное? Собственно, переживания Снейпа Люпина не волновали, но должен же он защитить Хауди.

С другой стороны Снейп всегда ненавидел его, Люпина, скорее за то, что было между ними в Хогвартсе, чем за его ликантропию. Возможно, если он действительно любит мальчика...

А он ведь любит, да? Вот уж чего Люпин от Снейпа не ожидал... но после того, как увидел его с ребенком, уже не мог отрицать. Снейп любит его. Это выглядит странным и даже каким-то болезненным, словно простейшие человеческие чувства даются ему с трудом. Но он нравится Хауди.

Для Люпина это оправдывало почти все.

Он посмотрел на мальчика – тот сидел на коленках в кресле и раскладывал карточки от шоколадных лягушек, по-видимому, играя с волшебниками и ведьмами в какую-то игру. Может, Снейп прав? Что, если это наблюдение действительно необходимо? Рисковать нельзя. Он взглянул на Снейпа.

– Если ты причинишь боль Хауди... я не имею в виду физическую боль, то я...

Снейп презрительно ухмыльнулся.

– Избавь меня от твоих угроз, Люпин.

Что ж, именно такого ответа и следовало ожидать.

– Я больше не позволю тебе видеться с ним, – закончил Люпин свою фразу.

Снейп вздрогнул, словно от боли, и его черные глаза стали еще темнее на бескровном лице. Он сидит как-то уж слишком прямо, словно аршин проглотил, – рассеянно подумал Люпин. Странная манера, странный человек.

– Ты меня понял? – Это он произнес уже мягче, почти сожалея о том, что ударил в самое уязвимое место. Люпин не привык так поступать. Но он обязан защитить Хауди.

– Я понимаю. – Шипение в ответ, черные глаза опустились, и лицо Снейпа снова стало непроницаемым.

– Прекрасно. – Люпин жестом подозвал Хауди. – Хауди, иди сюда, я кое-что должен тебе сказать.

Мальчик схватил его за руку, глядя на него снизу вверх... такой хорошенький, что Люпин не удержался и чмокнул его в нос. Хауди захихикал.

– Завтра, когда мы станем превращаться, здесь будет Северус. Не бойся, мы не причиним ему вреда. Но запомни: не подходи к нему, не прикасайся к нему, даже чтобы поиграть или приласкаться. Мы останемся здесь, у камина, – продолжил Люпин, – а он будет сидеть в кресле. И каждый из нас не должен сходить со своего места, понятно?

Он посмотрел на Северуса, застывшего, бледного, слушающего слова Люпина. Снейп, конечно, знал, что это не шутка, что даже случайная маленькая ранка может быть заразной. Но он говорил это и для Снейпа, и для Хауди.

Хауди глядел на него широко распахнутыми глазами, серьезными и восторженными.

– Да, – с готовностью прошептал он.

С мальчиком договориться гораздо проще, чем со Снейпом. Честно говоря, Люпин сам не понимал, зачем он так старается.


Действительность превзошла его ожидания. Конечно, ему следовало быть готовым ко всему; Люпин предупредил его, да и сам он прочитал целую кучу книг. И поначалу Снейп был уверен, что все пройдет именно так, как он надеялся.

Солнце село, и он устроился в кресле с пергаментом и пером. Записи могли бы оказаться полезными, хотя он настоял на своем присутствии совсем по другой причине. Истинная причина... он сам ее не знал. Наверное, зависть: Люпин разделял с Хауди ту часть их жизни, которая оставалась для Снейпа недосягаемой. Или желание проверить себя. Воспоминания о Люпине в Визжащей Хижине было для него одним из самых пугающих, но Хауди... есть ли в мальчике что-то, чего он не смог бы принять? Ведь он хотел даже усыновить Хауди.

В противоположном углу комнаты, в рыжих отблесках пламени (августовские ночи были холодными), мальчик разделся и аккуратно сложил одежду, как научил его Люпин. Снейп старался не смотреть на взрослого оборотня; вид голого Люпина не казался ему привлекательным, но раз уж никуда от этого не денешься, нечего и шум поднимать.

Он знал, что должен увидеть: как тела будут изменять форму, кости деформируются, все человеческие черты сменятся звериными. Он был готов к этому. В своей жизни он видел и не такое.

Но он совершенно не ожидал, что при виде кричащего мальчика, забившегося на полу в конвульсиях, его сердце так сильно сожмется от боли. Снейп не помнил, как оказался на ногах, отбросив перо и пергамент, его единственной мыслью было остановить это прямо сейчас, немедленно.

Его руки были уже в нескольких дюймах от трясущегося, изменяющегося мальчика. Он чувствовал, как холодный пот стекает по его спине. А затем взрослый оборотень, дрожа, поднялся с пола и, оскалив зубы, встал между ним и Хауди.

Его глаза очень мало напоминали глаза Люпина, но Снейп вспомнил. Никаких прикосновений, все остаются на своих местах. Как он мог забыть – он, всегда гордившийся своей способностью не забывать ни о чем?

Они провели ночь в противоположных углах комнаты – Снейп в кресле, а Люпин и Хауди вместе, обмениваясь звуками, понятными лишь им обоим. Никаких записей Снейп не вел.

И уснуть он не смог, даже когда оборотни уютно устроились перед камином, опустили головы на передние лапы и притихли.

Несколько часов спустя началась обратная трансформация: Люпин молча извивался на полу, а маленький оборотень сначала пискнул, а затем закричал, и этот звук становился все более человеческим. Снейп видел, как Люпин с трудом встал на ноги и попытался поднять мальчика с пола.

Теперь уже у Люпина не было причин его останавливать, да и оборотень был слишком измучен для этого; так что Снейп подошел, бесшумно и беспрепятственно, и взял Хауди на руки. Мальчик был худым, тяжелым, и держать его было неудобно, но он сразу же прильнул к Снейпу в поисках тепла. Он все еще тихо хныкал. Снейп понес Хауди наверх, в спальню, а Люпин, завернувшись в мантию, последовал за ним и свалился на кровать рядом с мальчиком сразу же, как только Снейп его уложил.

– Спасибо, – пробормотал он, закрыв глаза и мгновенно провалившись в сон.

Снейп укутал их одеялом, а потом просто стоял, глядя на них обоих. Их лица были слишком бледными, изможденными. Это делало их похожими друг на друга, словно они действительно были отцом и сыном.

Он поморщился от этой нелепой мысли, вспомнив, как смеялся над словами Синистры, и направился к двери.

Он уже стоял на пороге, когда его окликнул тоненький, слабый голосок.

– Оно подействовало, правда, Се-ве-рус?

Снейп обернулся и увидел в тусклом свете, как темные глаза Хауди сияют на бледном лице.

– Да, – кивнул он. – Конечно, подействовало.

– Я не был плохим. Теперь она снова заберет меня к себе.

Он знал, о ком говорит мальчик – о своей матери. Люпин сонно заворочался, открыл глаза. Снейп не знал, что ответить, неожиданно он понял, что ему нужна помощь, пусть даже это будет помощь ненавистного оборотня.

– Хауди, – пробормотал Люпин. – Мы... мы поговорим позже.

– Заберет, – повторил мальчик. – Заберет, заберет.

Тонкий голос стал еще выше, а затем оборвался, перейдя в плач, и Люпин обнял Хауди и прижал к себе. Снейп стоял, прислонившись к дверному косяку, чувствуя, что должен, обязан сделать то же самое – прикоснуться к мальчику, утешить его. Он никогда не умел этого делать, прикосновения его пугали... но сейчас ему так хотелось, чтобы у него хватило на это смелости.

Но Хауди принадлежал Люпину, Люпин был его "папой" и только он имел право утешать мальчика. Он... Снейп, был никем.

Затем он увидел, как Люпин приподнял свою встрепанную голову над подушкой и посмотрел на него, печально и как-то по-дружески, словно их что-то связывало – что-то, что понимали только они двое. Эта мысль испугала Снейпа, потому что, скорее всего, это была лишь игра света и тени на лице Люпина и его собственное воображение... и плохо, что такие мысли приходят ему в голову.

Но взгляд Люпина словно приковал его к месту, и он стоял и смотрел, как оборотень гладит мальчика по голове, пока плач Хауди не перешел в хныканье, а затем и вовсе утих.


Полнолуние закончилось, дав им передышку почти на четыре недели. Хауди перестал быть таким бледным и утомленным и уже не заговаривал о том, что мама заберет его к себе.

– Возвращайся, – сказал Люпин, когда Снейп уходил из коттеджа. – Хауди будет рад тебя видеть.

И Снейп поддался на уговоры. Он аппарировал в сад, подошел к дому, коротко стукнул в дверь и вошел... встреченный взрывом хохота.

Разумеется, смеялись не над ним, хотя сначала, по привычке, он именно так и подумал. Но легче от этого не стало, даже наоборот. Люпин и Хауди были не одни.

Он должен был знать, что рано или поздно это случится. Обожаемый всеми Люпин и такой милый, такой очаровательный ребенок как Хауди... естественно, люди тянулись к ним. Не мог же он думать, будто он единственный обладает правом приходить в их коттедж, играть с Хауди и разговаривать с Люпином... Мерлин, он почти привык разговаривать с оборотнем, привык к спокойствию Люпина, которое вносило какую-то странную уравновешенность в его жизнь.

Снейп всего лишь хотел провести с ними тихий вечер. Но теперь все пропало.

Он успел заметить, кто там был: эта надоедливая девчонка-метаморф, Гарри Поттер и, конечно же, его неразлучные, невыносимые друзья... подумать только, а ведь Снейп надеялся, что никогда больше их не увидит... и младшая Уизли.

Снейп видел, как они умолкли и повернулись к нему, и впервые их ошеломленный вид не доставил ему ни малейшего удовольствия.

– Э... профессор, – наконец-то младшая Уизли вспомнила, что осенью продолжит изучать зелья. – Добрый день.

– Се-ве-рус! – Хауди бросился к нему, вцепился ему в мантию. Улыбка Люпина была вежливой, как всегда.

– Заходи, Северус. Пообедаешь с нами?

– Нет. Извините. – Он попятился, осторожно разжав пальцы Хауди. – Я должен идти. До свидания.

Снейп торопливо вышел и закрыл за собой дверь. Он пытался не думать, не зацикливаться на том, что происходит... просто помнить, что этого и следовало ожидать. Хауди он не нужен, у мальчика есть Люпин. И Люпину он тоже не нужен – у него достаточно друзей, и он не настолько одинок, чтобы тратить время на такого угрюмого, недружелюбного человека, как он.

Снейпу нет места в их жизни и никогда не было. Было бы глупостью думать иначе. Да и разве может он тягаться с Поттером, с остальными?

Ты не должен забывать об этом, – мысленно твердил он себе.

– Северус!

Дверь открылась и захлопнулась снова, сзади донесся звук торопливых шагов. Он не остановился.

– Северус.

Шаги приближались. Он не оглянулся. Рука схватила его за запястье, дернула с неожиданной силой, заставила остановиться. Снейп обернулся и злобно взглянул на Люпина.

– Что ты делаешь, Северус?

Неужели Люпин так глуп, что ему нужны объяснения? Что ж, можно и объяснить.

– Ухожу, а ты как думаешь? По крайней мере, именно это я и делал, пока ты меня не остановил.

Люпин отпустил его, но, как ни странно, Снейп чувствовал тепло его худых пальцев на своем запястье. Тонкие брови Люпина были нахмурены, взгляд полон решимости.

– Почему?

А ему-то какая разница? Снейп чувствовал себя неловко под этим взглядом – казалось, будто Люпину действительно нужен ответ. Чушь, Люпину всегда было на него наплевать, если только он не хотел что-нибудь получить от него или не боялся, что Снейп подстроит ему какую-нибудь пакость.

– Почему? Потому что в твоем доме слишком людно.

Он заметил вспышку раздражения в глазах Люпина и почувствовал, как губы изгибаются в иронической усмешке. Значит, оборотню не понравился его ответ? Тем хуже для него. Теперь наверняка отвяжется.

Почему-то Люпин не уходил, а словно застыл в нерешительности. Снейп решил уже повернуться и идти дальше, раз никто его больше не держит.

– Знаешь, ты бы не надорвался, если бы хотя бы раз попробовал лучше относиться к людям.

Снейп с шипением втянул воздух. Только этого не хватало. Этих глупых банальностей, которые так любит выдавать Альбус. Выслушивать это от Люпина казалось ему оскорбительным.

– Почему?

– Что ты имеешь в виду?

– Почему я должен лучше относиться к твоим друзьям?

Люпин вздохнул и потер лоб. Потрясающе, они разговаривают всего три минуты, а у него уже такой вид, словно Снейп довел его до мигрени.

– Они могли бы стать и твоими друзьями, Северус.

Снейп рассмеялся. Это уж слишком, даже для такого лицемера как Люпин.

– Всю жизнь мечтал дружить с аурором, семейкой Уизли и Гарри Поттером. – Он надеялся, что это положит конец разговору, хотя бы потому, что Люпин не захочет выслушивать оскорбления в адрес своих так называемых "друзей".

В глазах Люпина появилось какое-то новое чувство – но не злость, а что-то более мягкое, что можно было бы назвать жалостью, и это привело Снейпа в ярость.

– А как же я? – тихо спросил Люпин.

– А что ты?

– Дружить со мной... ты тоже всю жизнь мечтал?

Это было как удар в грудь. Снейп сделал шаг назад и сжал кулаки, словно готовясь отразить нападение.

– Нет!

Ответ прозвучал не так, как надо – слишком отчаянно, слишком страстно, и Снейп понял по глазам Люпина, что оборотень заметил это, заметил его слабость и собирается ею воспользоваться.

Он не должен был приходить сюда, надо было уйти, пока была возможность... может, еще не поздно?

– Почему нет?

Нет, он не сбежит. Он останется и будет драться. Он знает, как причинить боль, как бить в уязвимые места, и Люпин прекрасно это знает.

– Почему? – повторил Снейп, угрожающе прищурившись. – Почему? Может, потому что ты и твои приятели издевались надо мной в Хогвартсе? Может, потому что твой лучший друг Блэк послал меня на смерть, а ты ему и слова поперек не сказал? Может, потому что ты смеялся надо мной вместе с твоими студентами, когда пришел преподавать в Хогвартс? Может, потому что ты герой войны, а я никто, презренный пожиратель смерти...

– Северус. – Он не позволил Люпину вмешаться.

– С чего ты взял, что я должен мечтать о дружбе с тобой, Люпин? Потому что ты такой неотразимый, что никто не может перед тобой устоять? Потому что я должен чувствовать себя польщенным из-за того, что ты снизошел до меня?

– Северус. – Люпин поморщился, и Снейп понял, что его это проняло. Он сразу же почувствовал себя лучше, защищеннее. Если Люпину придется обороняться, у него не будет возможности напасть, сказать нечто такое, что Снейп не хочет или боится услышать. – Ты знаешь, что это нечестно.

"Знаю?" – хотел он спросить, или: "Разве?"

– Ты не можешь винить меня в том, как к тебе относятся сотрудники министерства. А... что касается прошлого, знаешь...

С тех прошло более двадцати лет, да, Снейп знал это, и прекрасно понимал, что история с Визжащей Хижиной давно уже истаскалась, после того, как он вспоминал о ней при каждом удобном случае.

– Я был не прав, Северус. Я был мальчишкой, я боялся и не хотел терять единственных друзей, которые у меня были. Разве ты не совершал в юности поступков, о которых потом сожалел?

Взгляд Люпина упал на левое предплечье Снейпа, где под одеждой скрывались бледные очертания черной метки. Снейпа окатило холодом, он вздрогнул и возненавидел себя за эту дрожь. Ему хотелось уйти сразу же и ничего не объясняя, но он словно примерз к месту.

Через мгновение Люпин посмотрел на него почти виновато.

– Прости, Северус. Я не должен был так говорить. Это был удар ниже пояса.

– Очень по-гриффиндорски, – проворчал Снейп.

Люпин дернул уголком рта, то ли пытаясь улыбнуться, то ли от раздражения.

– Тебе еще не надоело, Северус? Слизерин, Гриффиндор... ты по-прежнему судишь обо всем с точки зрения факультетов?

Почему бы и нет, – подумал он, – и не смей говорить со мной таким тоном.

– Через шесть лет, когда Хауди подрастет... если он попадет в Гриффиндор, ты будешь так же несправедлив к нему, как ко всем гриффиндорцам?

– Я не знаю, буду ли преподавать в Хогвардсе через шесть лет, – сказал Снейп

Он не знал, что заставило его так ответить, но его голос прозвучал так странно, что Люпин запнулся и уставился на него.

– Почему не будешь преподавать?

Ответа у Снейпа не было. Он просто покачал головой, повернулся и дезаппарировал из сада.


В то время он и сам не знал, почему так ответил Люпину, но понял это несколько дней спустя, когда боль вернулась, скрутив его, превратив в беспомощную куклу, бросив на пол, где он корчился и кусал руки, пытаясь заглушить крик. Вероятно, были какие-то признаки, предвестники, которых он не замечал и не хотел замечать... пока это не стало невозможным.

На этот раз боль была другой, ее источник находился выше, и она растекалась по всему телу. На следующий день он отправился в госпиталь Святого Мунго.

Каллаган был в отпуске, так что осматривала его незнакомая женщина-колдомедик. Снейп следил за ее лицом, и с каждой минутой осмотра она все сильнее и сильнее поджимала губы.

– В чем дело? – вырвалось у него. – Каллаган говорил, что проклятие снято.

Он знал, что это неправда; вчерашний приступ развеял все его иллюзии. Но... ему не хотелось верить. Он надеялся, что у него еще осталось время.

– Взгляните сами, – предложила она в ответ, и ее палочка изобразила в воздухе полупрозрачную картину.

Вихрь был черным и изогнутым, и его темная окраска затмевала все остальные цвета. Он был большим – толстым, как змея, и обвивался вокруг позвоночника, поднимаясь выше, к самому черепу. Снейп поежился.

– Да, – сказала она. – Мозг тоже поражен.

Неожиданно Снейпу стало нехорошо, холодная струйка пота побежала между лопатками.

Accio вода.

Холодный стакан оказался в его руке, и Снейпу захотелось оттолкнуть его – не собирается же он падать в обморок с перепугу.

– Мы не снимаем такие проклятия здесь, в Святом Мунго, – сказала колдомедик. Будь проклят этот ублюдок Каллаган, подумал Снейп. – Но, – она оживилась, – я читала работы профессора Бланкетта из Франции, который добился определенных успехов. Если хотите, мы попробуем договориться, чтобы он вас принял.

– Да, – сказал он.

По крайней мере, это давало надежду.


Жизнь научила Снейпа не надеяться слишком сильно, и это было правильно. Профессор Бланкетт согласился принять его, госпиталь Святого Мунго заказал портключ. Но Снейпа предупредили о том, что успех может быть достигнут только в 50% случаев, сама процедура сложная, дорогая и очень болезненная, а в случае неудачи у него не будет даже этих двух или трех месяцев, которые ему остались.

Снейп дал согласие в письменном виде. Два или три месяца возрастающей боли и неподвижности... этим можно было рискнуть.

Он поговорил с Альбусом об отъезде из Хогвардса. Время было очень неудачным, до начала учебного года оставалось две недели, но тут уж ничего не поделаешь. В любом случае он не смог бы преподавать.

Бледно-голубые глаза Альбуса казались усталыми и печальными, а Снейп так сильно нервничал, что даже думать не хотел о том, что мог разочаровать старика.

– Я поеду с тобой, мой мальчик.

– Нет. – Это еще зачем? – Я же не ребенок, чтобы нянчиться со мной.

Альбус покачал головой, словно Снейп и был упрямым ребенком, но, к счастью, не стал настаивать.

– Об оплате не беспокойся, Северус. Хогвартс все оплатит.

Снейп нахмурился и решительно покачал головой, и на этот раз Альбус действительно выглядел раздраженным.

– Школа может позволить себе такие расходы, Северус. Ты работаешь у нас вот уже шестнадцать лет.

– Но я не уверен, что смогу работать и дальше.

Глаза Альбуса потемнели, и Снейп неожиданно испугался, что рассердил старика. Столько лет... а он все еще боится подвести Альбуса, не угодить ему. Он постоянно совершал ошибки, как ни старался. Не оправдывал ожидания. Снейп давно смирился с тем, что никогда не сможет оправдать ожидания, но все же его огорчала мысль о том, что у него уже может не быть шанса исправить все ошибки, которые он совершил.

– Если ты настаиваешь, Северус... если что-то случится, все расходы будут вычтены из стоимости твоего имущества.

Странно, но при всей циничности этих слов именно их Снейп и хотел услышать.

– Оставайся в больнице столько, сколько потребуется. – Следующая фраза прозвучала почти с нежностью. – Твое место останется за тобой. Я сам буду временно вести твои уроки.


Он не хотел умирать и, конечно, надеялся, что не умрет. Но сделал все необходимые приготовления, просто на всякий случай. Вещей у Снейпа было немного, и должно было остаться еще меньше после оплаты лечения, но он написал завещание, в котором все оставлял Хауди. Лишние деньги мальчику не помешают, а Люпин не богат.

Он заранее сварил следующую порцию ликантропного зелья и снова аппарировал к коттеджу.

– Се-ве-рус! – Хауди соскочил с кресла и бросился к нему. Столкновение отозвалось мучительной болью во всем теле. Снейп не выдержал и вскрикнул. Он сразу же отругал себя за то, что испугал мальчика, и попытался изобразить улыбку, но ничего не вышло. Хауди смотрел на него широко раскрытыми глазами.

– У тебя снова спина болит, Се-ве-рус? – Мальчик осторожно обнял его одной рукой, его голова была запрокинута, карие глаза казались огромными и серьезными.

– Да, – Снейп слегка кивнул, заметив, что Люпин смотрит на него с каким-то странным, ошеломленным выражением.

– Значит, дела так плохи? – Чуть позже, когда Хауди занялся новыми шоколадными лягушками и детским набором для приготовления зелий, Люпин налил им две чашки чая. Сидеть было почти невыносимо – последние несколько дней Снейп провел, лежа на полу в подземелье, потому что холодные камни смягчали боль. Он не сводил глаз со своей чашки с черным горячим чаем.

– Поэтому ты сказал, что не будешь преподавать в Хогвартсе? – Голос Люпина был очень настойчивым. Пожимать плечами было слишком больно, поэтому Снейп лишь слегка шевельнулся.

Зачем вообще говорить об этом? Он же пришел сюда только для того, чтобы доставить ликантропное зелье и еще раз повидаться с Хауди. Теперь его цель выполнена, и можно уходить.

– О, Северус, – воскликнул Люпин искаженным, полным отчаяния голосом. – Черт. Черт.

Оборотень упал в кресло, словно ноги его больше не держали, и схватился за голову. Он выглядит... очень расстроенным, – с удивлением подумал Снейп. Почему? Неужели Люпина волнует его состояние? Напротив, он должен радоваться, ведь если лечение окажется неудачным, Снейп больше не будет ему надоедать, и Люпину ни с кем не придется делить Хауди. Или...

– Если ты беспокоишься из-за ликантропного зелья, то Альбус...

– Заткнись! Умолкни, наконец! – Лицо Люпина исказилось. Казалось, он хочет его ударить. Как странно: Снейп понять не мог, что же он сделал не так. Он замолчал и мрачно уткнулся взглядом в чашку с чаем.


Утром в понедельник он воспользовался портключом до Франции. Несколько дней были посвящены исследованиям и анализам, и под конец Снейп так устал от чужих прикосновений и магических воздействий, что мечтал лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось.

Зато когда дело дошло до снятия проклятия, он пожалел о своем решении. Наверное, лучше было бы прожить эти два или три оставшихся месяца, чем так мучиться.

Он видел лицо Драко в полубреду – как мальчик глядел на него с пола, ужасно бледный, с исцарапанной щекой, с глазами, блестящими от слез и ненависти. Снейп думал, что мальчишка парализован, но он, по-видимому, притворялся, а когда Снейп повернулся спиной...

Он помнил голос: "Ты еще пожалеешь, предатель".

Тогда он не смог ответить.

– Ты не понимаешь, Драко, – шептал он сорванным от криков голосом. – Тебя я не предавал.

Наконец, все закончилось, и он подумал, что уже не вернется к жизни.

Но он вернулся; Снейп с огромным трудом открыл глаза. Свет казался ему невыносимо ярким, ослепляющим. Ему захотелось застонать.

Nox, – прошептал кто-то рядом. Снейп снова провалился в забытье.

В следующий раз открыть глаза было немного легче. Но что-то случилось с его зрением... или с мозгами. Почему-то ему показалось, будто в кресле рядом с ним сидел Альбус... который затем встал и посмотрел на него с улыбкой. Это было все, что Снейп сумел разглядеть.

Он не знал, сколько прошло времени до следующего пробуждения, и на этот раз он находился в сознании чуть дольше. Снейп даже успел почувствовать, что у него пересохло в горле, и попытался облизать губы сухим, шершавым языком.

Маленькая ложечка оказалась возле его губ, и в рот полилась какая-то жидкость. Этого было слишком мало, и Снейп недовольно прищурился. Перед ним по-прежнему сидел Альбус, так что, наверное, это была не иллюзия. Он провел языком по слегка увлажненным губам и прошептал:

– Я в Хогвартсе?

Альбус улыбнулся, склонив голову набок.

– Нет.

– Тогда почему вы здесь?

– Я решил заехать, мой милый мальчик. Рад видеть, что ты поправляешься. – Его глаза раздражающе мерцали.

Я что, поправляюсь? – подумал Снейп. Совсем не похоже. Ему казалось, будто он придавлен к кровати огромным камнем.

– Вам следовало бы вернуться к вашим обязанностям.

Блеск в глазах Альбуса стал нестерпимым.

– Вернусь, вернусь, дитя мое. – Теплые пальцы погладили щеку Снейпа. Он не помнил, когда в последний раз к нему так прикасались. Наверное, никогда. На мгновение он испытал невыносимое желание удержать это прикосновение. – А теперь спи, – прошептал Альбус.


– Ты? – Снейп нахмурился и на мгновение закрыл глаза, надеясь, что когда откроет их снова, видение исчезнет. Дохлый номер. Люпин по-прежнему стоял в дверях, смахивая с лица каштановые с проседью волосы и улыбаясь. Снейп выпрямился; он сидел, опираясь на подушки, и теперь его спина казалась жесткой, как доска. – Что ты здесь делаешь?

– Гм, – буркнул Люпин и вошел. – Вот.

Он протянул огромный букет цветов, затем сообразил, что Снейп брать их не собирается, сотворил вазу и засунул в нее цветы. На его суету было тошно смотреть.

– Альбус говорил, что мне можно с тобой увидеться, – сказал Люпин.

О, нет. Теперь Снейп вспомнил: Альбус подмигнул ему и заявил своим до невозможности доброжелательным голосом: "Скоро у тебя будут и другие гости, дитя мое". Тогда Снейп пропустил его слова мимо ушей, Альбус постоянно говорил всякие глупости, вроде: "Все желают тебе скорейшего выздоровления", и тому подобную чушь.

– Уходи! – Сидеть в такой напряженной позе было больно, но расслабиться Снейп не мог. Если он не способен встать и вышвырнуть Люпина за дверь, то у него хватит сил довести его до того, чтобы он сам ушел.

Люпин смотрел на него странным взглядом – печальным, серьезным и кротким... и эта кротость бесила сильнее всего.

– Я рад, что тебе стало лучше.

Снейп чувствовал себя ужасно. Он должен был что-то сделать, но беда в том, что он не мог ничего. Его волосы были грязнее обычного... да еще эта кошмарная больничная пижама... Почему Люпин не уходит?

– Знаешь, – Люпин вздохнул, – я всегда мечтал побывать во Франции. А потом подумал, что неплохо было бы тебя навестить.

– Что? – Снейпу понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл его слов... За эти секунды Люпин успел подойти к кровати и усесться на стул. – Ты подумал... Хауди! Где он? Ты с кем-то его оставил? – С этой ужасной Тонкс?

– Нет. – Люпин снова улыбнулся. И что в этом такого забавного? – Мы приехали оба. Просто я не хотел, чтобы ты волновался, ты же знаешь Хауди.

– Он здесь?

Он не знал, почему эта новость так сильно его потрясла. Дверь тихо скрипнула, и в щель проскользнула маленькая рука. Снейп понял, что не в силах отвести от нее взгляд, он смотрел, и не мог насмотреться.

Снейп боялся, что не увидит больше Хауди; только теперь он признался себе в этом страхе. Но нет, не надо, мальчик не должен видеть его таким. Испуганным, слабым, жалким.

– Пожалуйста, Люпин. – Он даже смирился с необходимостью попросить оборотня. – Пожалуйста, не пускай его сюда.

Люпин оглянулся, вздохнул и подошел к двери.

– Хауди, что я тебе говорил? – Снейп видел, как он осторожно отодвинул руку Хауди и аккуратно прикрыл дверь.

Какими длинными и тонкими казались его пальцы на темной меди дверной ручки... Люпин вернулся к своему стулу, глядя на Снейпа как-то уж слишком пристально.

– Думаешь, это его напугает? – В его голосе звучали те же чувства: печаль и убежденность. – Или что он разочаруется в тебе? – Снейп нахмурился и заерзал в кровати. Неужели его мысли так легко прочитать? Он терпеть этого не мог. – Возможно, Хауди даже лучше тебя знает, что такое слабость и уязвимость.

Может, и так, но это ничего не меняло.


– Он не согласится, Альбус. – Люпин пожал плечами, стараясь не замечать горечи в собственном голосе. Он до сих пор удивлялся тому, что испытывает горечь и разочарование... или испытает, когда Снейп откажется от его предложения.

У него не было причин так сильно переживать из-за несогласия Снейпа. Это дополнительная ответственность, а Люпину и своих забот хватало. Но что-то заставило его высказать свою идею. Идею, которую Снейп наверняка отвергнет.

Что ж, Люпин привык к этому... он знал, что среди обычных людей лишь единицы не брезгуют соприкасаться с оборотнями – как в прямом, так и в переносном смысле. А Снейп такой, какой он есть, что в этом нового?

– Положись на меня. – Глаза Альбуса улыбались. – Я сумею его убедить.

Люпин крепче сжал ладошку Хауди: мальчик нетерпеливо подпрыгивал и тянул Люпина к дверям палаты Снейпа.

– Ну, пойдем к Северусу... – В последние пару недель он научился произносить его имя не по слогам.

Если Альбус сказал, что сумеет убедить Снейпа, значит, сумеет. Люпин видел это и раньше; как бы Снейп ни упрямился, он всегда отступал перед нажимом Альбуса, обижаясь и злясь. Просто Люпин не хотел, чтобы Альбус давил на него. Не сейчас, когда этот человек еще так слаб.

Но ему хотелось, чтобы Снейп принял его приглашение. Это правда, он искренне этого хотел.

Когда они вошли в палату, Снейп сидел, опираясь на подушки, с книгой в руках. Выглядел он ужасно: такой худой и измученный – тронь и переломится пополам. Он ужасно разозлится, если узнает о том, как заметна его слабость, – подумал Люпин. – Будь у него хоть полшанса, он сбежал бы отсюда и прятался бы где-нибудь до окончательного выздоровления.

– Директор. Вижу, вы так и не вернулись в Хогвартс. И на кого же вы навьючили ваши обязанности?

Такой же вредный, как всегда. Хорошо, что Альбус не обращает внимания на его подначки.

– На Минерву, конечно, на кого же еще? Завтра тебя выписывают, Северус.

Черные глаза вспыхнули.

– Наконец-то. Я уж боялся, что не дождусь.

– Северус. – Альбус осторожно сжал его ладонь. Снейп оттолкнул его руку, словно в испуге. Неожиданно Люпин ощутил прилив жалости. – Северус, профессор Бланкетт говорит, что тебе необходим полный покой, по крайней мере, в течение месяца.

– Не получится. Учебный год уже начался.

– Я же сказал, – терпеливо продолжил Альбус. – Я заменю тебя еще на четыре недели.

– У вас есть собственные дела.

– С ними я справлюсь. – Кажется, Альбус начал раздражаться.

– Северус, мы с Хауди хотим, – тихо вмешался Люпин, – чтобы ты провел этот месяц с нами, в нашем коттедже.

– Бездельничать, когда остальные работают? Спасибо, не надо.

– Это не обсуждается. – Вот теперь Альбус действительно выглядел разъяренным. – Ты будешь отдыхать, Северус, и точка. Или у Ремуса и Хауди, или на море, один. Выбирай.

Вот как Альбус его "убеждает", – улыбнулся Люпин. А затем его улыбка погасла, когда он увидел лицо Снейпа.

Он казался испуганным и отчаявшимся... загнанным в угол, и сердце Люпина сжалось от сострадания; ему захотелось сказать что-нибудь в утешение, словно ребенку, пообещать, что все будет хорошо, что никто его не обидит. Странно, они ведь не зла ему желают.

Он вспомнил, каким был Снейп во время учебы в Хогвартсе – озлобленный, трудный подросток, такой замкнутый, что на него больно было смотреть. Он буквально напрашивался, чтобы его раздразнили, вытащили из скорлупы. Поначалу Люпину казалось, что его друзья именно этого и добиваются. Только потом он начал понимать, что Снейп воспринимал все иначе... и что шутки Джеймса и Сириуса не были такими уж невинными. Но было поздно что-то менять. А после Визжащей Хижины Снейп и вовсе его возненавидел.

Он продолжал его ненавидеть, даже когда Люпин вернулся в Хогвартс преподавателем... унижал его, несмотря на все попытки Люпина быть дружелюбным. А сам он в то время чувствовал себя слишком уставшим от жизни, чтобы проявить настойчивость. Потом Снейп выдал его секрет слизеринцам, и он потерял работу...

– Северус поедет с нами! – Хауди запрыгал от радости, и в глазах Снейпа что-то изменилось. – Северус будет жить у нас!


Ранняя осень была прекрасна. Аромат спелых яблок, густой и почти осязаемый, чувствовался даже в доме. Снейп привык проводить дни в саду за чтением. Люпину потребовалось некоторое время, чтобы приучить его к этому, но вскоре Снейпу и самому понравилось. Он все еще выглядел так что краше в гроб кладут, и Люпину казалось, что взгляд человека, побывавшего на грани жизни и смерти, останется у него навсегда.

Обычно он молчал, но всегда улыбался, когда Хауди заговаривал с ним... и никогда не прогонял мальчика, если Хауди пытался что-то ему показать. Люпин запретил Хауди приставать к Снейпу, а Снейп заявил в ответ, что сумеет сам о себе позаботиться.

Люпина до сих пор удивляло, что Хауди, похоже, был единственным человеком, к которому Снейп прикасался по собственной воле: брал мальчика за руку, когда они шли к дому, или поправлял его рубашку, которую Хауди часто застегивал неправильно. Казалось, Снейп избегает любых прикосновений... по крайней мере, такое впечатление сложилось у Люпина. А если учесть, что большинство людей ни за что не притронутся к оборотню...

С Люпином Снейп был вежлив. Они разговаривали, когда Люпин выходил из дома и сидел на крыльце.

– Я никогда так долго не бездельничал. Все лето, и сейчас. Столько потерянного времени.

– Может, тебе нужно было отдохнуть, Северус.

– Я не люблю отдыхать. – А затем: – Что ты читаешь, Люпин?

– Защиту. – Глаза Снейпа сузились; наверное, он вспомнил, что по его вине Люпин лишился своей должности. – Я был чертовски хорошим учителем, правда? – добавил Люпин. – Может, когда-нибудь, снова смогу преподавать.

Ответа он не дождался.

Тонкс приехала во второй половине сентября, сразу же после завтрака – аппарировала во двор и распахнула объятия Хауди. Мальчик подбежал к ней, а она, как обычно, изменила свое лицо, чтобы рассмешить его.

Снейп смотрел на нее странным взглядом... с ревностью, подумал Люпин. Он вообще очень ревниво относился к Хауди, не мог никого видеть рядом с ним. Это было бы даже забавным, если бы Снейп не воспринимал все настолько серьезно. Хорошо, что Тонкс не так-то просто было смутить. Она осталась пообедать, играла и разговаривала с Хауди. Снейп поднялся в свою спальню, явно намереваясь пропустить обед. Люпин заставил его сойти вниз... и пожалел об этом, когда Тонкс, рассказывая о рейдах ауроров, проронила:

– Несколько дней назад арестовали Драко Малфоя. Он отказался от адвоката.

Люпин видел, как страшно побелело лицо Снейпа, а затем он встал и вышел, не произнеся ни слова. Тонкс зажала рот ладонью.

– Ой. Я что-то не то ляпнула?

В этот день Снейп так и не спустился вниз даже после ухода девушки. Люпину было неловко. Он даже чувствовал себя виноватым, хотя и знал, что он тут совершенно не при чем. А Хауди только подливал масла в огонь, глядя на него несчастными и встревоженными глазами. Мальчик был очень восприимчив к чувствам окружающих людей, и это неудивительно, если вспомнить о его прошлом. А чувства Снейпа он воспринимал особенно остро, Люпин не мог этого отрицать.

Вечером, уложив Хауди, он подошел к двери спальни Снейпа и прислушался. Изнутри не доносилось ни звука. Люпин поднял руку, чтобы постучать, но не осмелился, решив, что время для этого неподходящее. Снейп хотел побыть один, и этим вечером Люпин не стал нарушать его одиночество.

У них еще будет возможность поговорить.


– Как ты? – В голосе оборотня звучала фальшивая жизнерадостность - и тревога. Снейп устало взглянул на него и потянулся к кофейнику.

– Прекрасно. Хотя и не понимаю, зачем ты спрашиваешь.

Снейп был раздраженным и слегка заторможенным после бессонной ночи. Он честно пытался уснуть, но так и не смог. Думать не хотелось, но не думать было невозможно.

Драко... в Азкабане... наверное, скоро его казнят, как и отца.

Мальчик вырос таким избалованным по его, Снейпа, вине. Судьба Драко на его совести. Снейп пытался убедить себя, что не мог действовать иначе, что баловать Драко – это именно то, чего хотел от него Люциус, но на самом деле так ему было проще. Завоевать любовь Драко не строгостью и справедливостью, а потаканием. И эта любовь оказалась недолгой.

А если бы то же самое случилось с Хауди? Он, Снейп, загубил одного мальчика, так какое он имеет право вмешиваться в жизнь другого? Альбус сказал правду: его любовь отравлена. Хауди будет гораздо лучше без него. У мальчика есть Люпин, и Люпин – это именно тот человек, который ему нужен.

– Если ты пытаешься намекнуть, что я злоупотребляю твоим гостеприимством, – добавил Снейп, прежде чем Люпин успел вставить слово, – то я готов уехать в любой момент.

– Что? Что ты... – Казалось, оборотень очень удивился, он буквально застыл на месте и, нахмурившись, уставился на Снейпа.

Что ж, он готов все ему высказать и покончить с этим раз и навсегда.

– Я больше не буду мешать вам с Тонкс.

– Что?

– Хауди нужна мать. А тебе... – Снейп не мог заставить себя произнести это слово. – Я не хочу путаться у тебя под ногами, пока ты ухаживаешь за ней. – Он смутился, поняв, как старомодно это звучит. – Третий лишний, верно?

Люпин все еще хмурился, словно он, Снейп, сказал какую-то чушь. Затем покачал головой, так что седеющие пряди упали ему на лицо, и пришлось их отбросить. Когда он заговорил, его взгляд был очень серьезным, а голос – очень настойчивым.

– Можешь мне поверить, Северус. Я не собираюсь ухаживать за Тонкс. Или за любой другой женщиной, если на то пошло.

Чушь, хотел возразить Снейп, и ложь. Но оборотень по-прежнему смотрел на него серьезными... честными... глазами, словно хотел добавить что-то очень важное.

– Северус? – Голос был невероятно мягким. – Ты понял меня?

Не понял и не хотел понимать... а может, хотел слишком сильно. Снейп покачал головой и отвернулся.

Он не хотел смотреть, но все же заметил боковым зрением, как Люпин бесшумно двинулся к нему, очень медленно, словно боялся спугнуть. Его тонкая рука с длинными пальцами поднялась, застыла в воздухе, а затем медленно потянулась к лицу Снейпа, зарылась в его волосы, прижалась к затылку. Пальцы Люпина были теплыми, но Снейпа бросило в дрожь. Все так же медленно Люпин склонился к его лицу, повернул к себе его голову. Его рот был полуоткрыт, и Снейп понял, что он собирается сделать, но все же не мог... не смел... поверить в это.

– Северус, – прошептал Люпин, и Снейп почувствовал, как теплое дыхание коснулось его губ. А затем тепло сменилось жаром и влажностью, и Люпин поцеловал Снейпа, сначала осторожно, а затем, когда губы Снейпа разомкнулись, властно и настойчиво.

Он не знал, как так могло получиться. Он не знал, почему ладонь Люпина на его затылке сделала его таким беспомощным, лишила возможности сопротивляться. Она обездвижила его еще успешнее, чем проклятие... а от страстных поцелуев Люпина (где он научился так целоваться?) Снейп таял и забыл обо всем. Губы Люпина пахли чаем, шоколадом и мятой. Язык Люпина был нежным, теплым и влажным, и трудно было поверить, что он мог доставлять столько удовольствия...

Когда все закончилось, Снейп чувствовал себя слегка ошалевшим – просто стоял и моргал удивленно, почти не замечая, что рука Люпина все еще лежит у него на затылке. Наконец, наваждение прошло. Снейп отклонился, шагнул назад и ударился бедром о край стола.

Ему все еще не хватало воздуха, и слова прозвучали неразборчиво, сдавленно:

– Ты хоть сам понимаешь, что ты делаешь, Люпин?

Оборотень взглянул на него с обидой и недоверием.

– И что же, по-твоему, я делаю?

Снейп глубоко вздохнул. Действительно, нелепые вопросы. И, хуже всего, он не видел выхода. Обычно Снейп умел находить выход из любой ситуации, он же не какой-нибудь дурак, чтобы...

– Я поторопился? – очень мягко спросил Люпин. – Мне казалось, у тебя было достаточно времени, чтобы отступить... до того, как я поцеловал тебя.

– Вот именно, – почти выплюнул он. – Зачем ты это сделал?

Люпин высоко вскинул брови.

– А зачем вообще люди это делают? Я подумал... ты не проявлял ни малейшего интереса к женщинам... но прости, если я ошибся.

Снейп покачал головой. Неужели Люпин не понимает? Подробнее объяснить?

– При чем тут женщины? Вопрос в том, почему ты сделал это со мной? Это шутка?

Вот теперь в глазах Люпина отразилась тревога.

– Шутка? Почему ты так говоришь, Северус?

Как удается Люпину так произносить его имя, что он теряет самообладание, начинает чувствовать себя уязвимым? И почему до Люпина так медленно доходит? Или ему все нужно разжевывать?

– Ради Мерлина, Люпин, не притворяйся. Во-первых, я урод.

На самом деле причин было гораздо больше, и главная из них заключалась в том, что он не умел поддерживать длительные отношения. Но кто сказал, что Люпину нужны эти самые "длительные отношения"?

– Ты не урод, Северус. – Да? Разве он и его дружки не высмеивали годами все его недостатки? Он ничего не забыл. – По-моему, я вообще не замечаю, как ты выглядишь. Ты... такой, каким и должен быть.

Снейп нахмурился. Лицо Люпина было задумчивым, тонкая морщинка залегла между его бровей.

– Понимаешь, на каком-то этапе ты просто перестаешь обращать внимание на внешность. Воспринимаешь человека... как единое целое. Как с Хауди. Ты же не можешь сказать, красивый он или нет. Он такой, какой есть.

– Хауди красивый, – пробормотал Снейп. И ты тоже, подумал он.

– Ты нравишься мне таким, какой ты есть, Северус, – тихо сказал Люпин. И его серьезный, уверенный голос как-то странно подействовал на Снейпа, почти как та ладонь... и он шагнул ближе, словно под заклятием Imperius, а Люпин с улыбкой его обнял.

Снейп прижался грудью к твердой груди Люпина, и это было так здорово, что его колени подкосились, и он мог бы упасть, если бы Люпин не держал его так крепко. Он склонился к лицу Снейпа, замер на мгновение, а затем принялся целовать его ресницы. Снейп чувствовал себя не очень уютно, потому что ему пришлось закрыть глаза, и он не мог видеть, не смеется ли над ним Люпин, но в то же время само это ощущение было приятным до одури.

Люпин обхватил руками его талию и привлек к себе, а затем провел ладонью по спине Снейпа... и сначала Снейп даже не понял, что это странное чувство вдоль позвоночника – не боль, а наслаждение. Он изогнулся в объятиях Люпина, и сам же устыдился своей слабости, но затем Люпин погладил его по лицу, и Снейп решил, что этот стыд можно как-нибудь пережить. Теплые губы Люпина снова прижались к его рту, и Снейп с жаром ответил на поцелуй.

– Папа, ты видел...

Они отпрянули друг от друга... но недостаточно быстро. Хауди стоял в дверях, держа в руках банку с огромной бабочкой.

– Ты видел, кого я поймал?

– Ой. Потрясающе.

Люпин был красным и растрепанным... и Снейп решил, что сам он выглядит не лучше. Но, наверное, Хауди еще слишком мал, чтобы что-то заметить или понять.

Затем мальчик решительно поставил банку на стол, подошел к ним и обхватил руками их обоих... и на его лице отразилось такое невероятное облегчение, как будто огромная ноша свалилась с его плеч.

– Обними и меня тоже, – прошептал он. – Обними и меня, обними всех нас вместе!

Люпин обнял его... одновременно положив ладонь на плечо Снейпа, и этот жест был таким успокаивающим, таким многообещающим, что Снейп снова почувствовал себя слабым и беспомощным. Ему захотелось сбежать, но в то же время он знал, что уже слишком поздно.

– Хорошо, Хауди, – сказал Люпин, – но может, мы выпустим твою бабочку? Не стоит держать ее в плену слишком долго.


День они провели как обычно, ни разу не упомянув о случившемся. После ужина Хауди играл, а затем раскачивался в кресле-качалке, пока не уснул. Люпин встал.

– Я отнесу его в его комнату.

Снейп не сводил глаз с лежащей на коленях книги, но справочник по зельям, который так ему нравился, вдруг потерял для него всякий интерес. Сверху доносилось сонное бормотание Хауди и размеренный голос Люпина, читающего сказку на ночь.

Он встал и пошел наверх, заложив книгу указательным пальцем.

– Он уснул, – прошептал Люпин, выйдя из комнаты Хауди. В рубашке с закатанными рукавами он казался таким расслабленным, таким молодым... каким Снейп не был и никогда не будет. Снейп почувствовал, что его горло сжалось, и просто кивнул, не сказал ни слова. Люпин взволнованно взглянул на него. – Ты уже идешь спать?

– Нет... – начал Снейп, и его голос сорвался. – Нет, просто...

– Может, мы... – Было в голосе Люпина что-то такое, от чего сердце Снейпа сжималось. Он приказал себе не терять голову, это не то, о чем он подумал... а если даже и то, это все равно ничего не меняет. Он просто стоял и ждал. – Если ты хорошо себя чувствуешь... Я не знаю, можно ли тебе, так рано...

Снейп поторопился с ответом, не успев сообразить, что это был шанс вовремя смыться.

– Я совершенно здоров.

– А.

– И что из этого? – процедил Снейп сквозь зубы, ожидая ответа, который все испортит.

– Северус.

А затем руки Люпина сомкнулись вокруг него, и эти прикосновения, эта близость и жар были такими пьянящими, что сразу же нахлынуло безумие, и опомнился Снейп только в спальне Люпина, услышав тихое "Lumos". Нет, – хотел он сказать, – не надо света, на меня страшно смотреть... но губы Люпина накрыли его рот, заглушив возражения.

Губы Люпина были теплыми и сладкими, а его руки казались выкованными из железа и в то же время такими нежными, что Снейп снова потерял голову. Он знал, что это глупость, что этого нельзя делать... но уже не мог удержаться. И Люпин склонился над ним, тонкий и сильный, и его ловкие пальцы расстегивали одежду... а потом была горячая и шелковистая кожа, тонкие волоски на груди, и влажный, теплый язык, скользящий по груди Снейпа.

Он тихо всхлипывал, но это чувство все нарастало и нарастало – не похожее на боль, но такое же сильное... и наконец он вскрикнул и зажал рот ладонью, чтобы не разбудить мальчика. Люпин целовал его руку и целовал его губы, и говорил, что все хорошо... и так оно и было. А потом они снова были близки, и на этот раз удовольствие было еще более сильным – таким полным, какого Снейп никогда еще не испытывал.

Он знал, что никогда этого не забудет.

А потом он уснул в постели Люпина, потому что Люпин его не отпустил, да и не очень-то хотелось уходить... и чувствовал жар прижавшегося к нему тела, и теплое дыхание Люпина согревало его волосы, и голос Люпина шептал какие-то бессмысленные слова, с которыми так приятно засыпать.


Он проснулся, почувствовав на себе взгляд Люпина. Глаза оборотня блестели, солнечные лучи отражались в его зрачках и окрашивали каштановые с проседью волосы в совершенно необыкновенный цвет. Снейп видел, как рука Люпина осторожно потянулась к нему, и почувствовал, как кончики пальцев прикоснулись к его лицу.

– Прости, я разбудил тебя, – хрипло прошептал Люпин.

Пальцы скользнули по щеке Снейпа, по губам... губы казались очень чувствительными и припухшими, и неожиданно Снейп понял, что они стали такими от многочисленных вчерашних поцелуев. И еще эти странные ощущения во всем теле... почти забытые...

Люпин улыбнулся.

– О чем ты думаешь?

– Что?

– У тебя такой озадаченный вид.

О, нет. Нашел о чем спрашивать. Ну, как тут объяснишь человеку, что у тебя все мысли только о хорошем трахе?

– А теперь ты покраснел.

А ты такой красивый, что так бы и съел, – подумал Снейп. Он хотел произнести это вслух, но прикусил губу, почувствовав себя неловко под пристальным взглядом Люпина. Зато его красавцем не назовешь. А с утра и вовсе страшилище.

Пальцы Люпина играли с его волосами, почесывали, словно кота, и в этом было что-то гипнотизирующее, потому что Снейп не мог даже пошевелиться и хотел, чтобы это никогда не кончалось. Затем Люпин склонился над ним, и их губы встретились.

– Папа, ты знаешь...

Люпин со стоном упал на подушку. Хауди стоял в дверях, глядя на них округлившимися глазами. Снейп фыркнул, испытывая непреодолимое желание спрятаться под одеялом. Люпин сел.

– Сколько времени?

– Время завтрака! – торжественно объявил Хауди.

– Прости. – Снейп уставился на Люпина, не веря, что он может вести себя как ни в чем не бывало. – Иди на кухню, Хауди, я спущусь через пару минут и сварю тебе какао. – Как только Хауди исчез, Люпин повернулся к Снейпу. – Надо делать вид, будто ничего особенного не случилось, тогда он ничего не заподозрит. Я скажу ему, что у тебя в спальне было слишком холодно, или что-нибудь в этом духе.

Снейп фыркнул снова.

– Папа, Северус!

Снейп пискнул и нырнул под одеяло.

– Что?

– Вы поженитесь? – Час от часу не легче, подумал Снейп, и даже Люпин смутился. – Как она... когда она спала с дядями, то всегда говорила, что они поженятся. Но ни разу не поженилась.

– Внизу поговорим, Хауди.

На этот раз мальчик ушел окончательно. Снейп собрал свою одежду; с одной стороны он стремился побыстрее одеться, с другой – не хотел позориться перед Люпином. Белье у него действительно было ужасным. Вчера это не имело значения, вернее, он так торопился его снять, что даже не вспомнил об этом. Но теперь он сгорел бы со стыда, если бы Люпин увидел его исподнее.

А проклятый оборотень все никак не отворачивался.

– Итак, Северус? – Этот голос, что он с ним делает...

– Что?

– Что ты думаешь о предложении Хауди?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду... – Снова его тело отказывается подчиняться, а мозги и вовсе отключаются, как под империусом.

– Поженимся?

– Что за чушь.

– Почему?

– Будет скандал... мы совершенно не знаем друг друга... не знаем даже, захотим ли мы остаться вместе через пару лет...

Рука Люпина легла на его бедро. Снейп знал, что Люпин способен уговорить его на что угодно. Кроме этого глупого, неслыханного поступка, конечно. А затем он заметил веселый блеск в глазах Люпина и вздохнул с облегчением.

– Ты шутишь.

– Я думал, ты ухватишься за эту возможность. – В голосе Люпина была какая-то странная задумчивость, смягченная улыбкой. – Ты мог бы стать законным опекуном Хауди.

Снейп нахмурился.

– Но ведь мы можем жить и в грехе? - продолжил Люпин.

Он не удержался и двинулся навстречу этой ладони, скользящей по его бедру.

– Можем, Северус?

Похоже, его ответ много значил для Люпина, и Снейп несмотря на все свои сомнения тихо ответил:

– Да.

– Хорошо.

Прозвучало это так, словно они обменялись клятвами. Снейп знал, что клятвы нарушаются сплошь и рядом, и что им нельзя верить. Он думал о том, что их связь слишком непрочная и скоро закончится, Люпин найдет себе кого-нибудь получше, кого-нибудь более подходящего для себя и для Хауди. И Снейп будет готов к этому.

Так может, нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие, пока оно длится?

Конец

Написать отзыв Вернуться