Я мечусь как тигр в клетке в маленьком боксе, который предусмотрительно снял через подставных лиц пару недель назад. Адреналин душной волной плещется  в голове, вызывая шум в ушах. Неудивительно. Я всего пару часов назад провернул дело, из тех, что вряд ли бы  удались целой банде. А сейчас меряю шагами пространство  подземного склада-гаража, где стоит микроавтобус муниципального госпиталя. В нем три трупа – водитель и двое полицейских.  Но трупы меня волнуют мало. Мертвецы уже не могут послужить причиной беспокойства, они  надежней всех. Наверное, поэтому я так неохотно оставляю в живых.

Я снова захожу в маленькую комнатку, где обычно спит ночной охранник. Сейчас в ней на кровати лежит человек, ради которого я и пошел на форменное безумие. Знаете, я ведь сделал это!  Ленни Тейлор со своей бандой отделал Фредди Мейса  до полусмерти. Старину Фредди забрали в муниципальный госпиталь, а его подружку Карен, наверное, уже похоронили. Макси успел совершить единственный стоящий поступок за всю свою жизнь – перерезал ей горло от уха до уха, а с такими ранами люди долго не живут. С Ленни я разобрался в ту же ночь: ублюдок должен был заплатить за то, что сделал с Фредди. Не имеет значения, что я сам позволил всему случиться. У меня было на это право. Он  меня сам довел. Но это совершенно не значит, что привилегия распоряжаться жизнью Мейса имелась и у Ленни. Теперь подробностями его смерти пугают  самых безжалостных убийц Лондона. Я не в силах удержаться от самодовольной ухмылки. Но то, что  Фредди обвинили в смерти Тейлора и взяли под следствие, не успел он прийти в сознание, стало уже лишним.  Его *верные* люди погоревали и смирились. Все они дешевки.

Но это не конец истории, как, наверное, думают они.  Я все время держал руку на пульсе. Собирал информацию и ждал.  Когда узнал, что Фредди перевезут в тюремный лазарет, едва его жизнь окажется вне опасности, я решил действовать.  Через прикормленного легавого выяснил, когда именно его собираются везти в тюрьму.  Пришлось даже распустить слух, что наша банда на этот день планирует выезд за пределы Лондона, чтобы растрясти одного барыгу из пригорода. Впрочем, совсем даже и не слух, я действительно организовал для ребят поездку на два дня по совершенно нелепому поводу - чтобы полиция не стала привлекать  много людей для охраны Мейса.  Они этого и не сделали. Ограничились двумя полицейскими, да еще водитель из госпиталя. Прощальные два кубика реланиума  - чтобы совсем уж никаких проблем – и Фредди убыл из-под крова муниципальной больницы.

И они доставили бы его в тюрьму, долечиваться и ждать суда, если бы не я. Я сумел сделать то, на что никогда и ни у кого не хватало дерзости и умения. Я отбил его по дороге. Угнал машину, убив всех, кто хотел мне помешать. Не спрашивайте, как. Мне еще далеко до ухода на покой, чтобы выдавать свои секреты. И теперь  эта  чертова «скорая помощь» с гребанными  тремя трупами стоит в гараже, Фредди лежит в комнатушке сторожа, а  я жду, пока он очнется. Это очень надежное место, и хотя в городе сейчас форменный переполох, его не обнаружат еще пару дней, я в этом уверен.  А как только он придет в себя, мы уберемся отсюда подальше.

  Я сажусь на край кровати, где лежит мой босс. Мне пришлось вытаскивать его из «скорой помощи» на руках – кто бы мог подумать, что он окажется таким  легким.  Впрочем, это неудивительно, он всегда отличался изящным сложением. Я фыркаю. Странное слово для того, чтобы охарактеризовать мужчину, вы не находите?

  Откинувшись к стене, я курю уже четвертую сигарету и смотрю на него. Давно я его не видел. Он прикрыт больничным одеялом, я его так, завернутым,  и вытащил из машины. На нем  – смех один – эта нелепая больничная рубашка, с завязками на спине, тугие бинты и ничего больше. Это удручает.  Такой мужчина как он не должен выглядеть настолько жалко. Это не  его стиль. Через пару часов он очнется и выскажет все, что думает по этому поводу. Впрочем, одежду для него я тоже приготовил.

Я знаю,  что  он получил три пулевых и около трехсот ножевых ранений, не говоря уж о сломанных ребрах. Выжил просто чудом. Я наклоняюсь ближе к его лицу. Похудел, а волосы отросли,  никто, видимо,  его не стриг, пока он был в больнице.  Вдруг вспоминаю, что он всего на четыре года старше меня. Я всегда воспринимал его как босса, а ему нет и тридцати. Эта мысль меня забавляет и как-то даже уравнивает с ним. Я смотрю,  как зачарованный, на короткие, отливающие медом в неверном свете электрических ламп ресницы... дотронуться бы. Просто интересно, какие они на ощупь. Так я и думал, упругие, как беличий мех. Напомнили мне о кисточках, которыми рисовала моя младшая сестра.  Я отдергиваю руку. Черт. Я всегда в его присутствии чувствовал себя идиотом.  Впрочем, он все равно сейчас без сознания, и я  могу пользоваться полной свободой действий. Почему-то от этой мысли кровь приливает к лицу. И не только. Я старательно переключаю свои мысли на что-нибудь менее... провоцирующее. Представляю, как он обрадуется,  когда очнувшись увидит вместо тюремного санитара меня. Все позади, скажу я ему, теперь все будет хорошо,  как раньше. Мы будем вместе.  Как это было в самом начале. Он будет мне безмерно благодарен за то, что я спас его. Будет в вечном долгу передо мной.

  Я чувствую, как губы разъезжаются в глупой улыбке. Я так мечтал об этом. Хотел стать для него незаменимым.  Когда  тот урод бросился на него с отверткой в руке, я, не раздумывая, закрыл его собой, получив предназначенный ему удар. Это единственный  раз, когда я был к нему так близко, когда чувствовал его тело под своим. Я готов был отдать свою жизнь ради него. Да и сейчас могу. Странно все это. Я не какой-то долбаный педик, но почему-то когда он рядом, мне хочется стать незаменимым, допрыгнуть до небес, чтобы он понял, что круче меня в этом мире никого нет. 

Я с самого начала  чувствовал какой-то непонятный трепет рядом с ним, но настоящее безумие началось, когда мы ехали с той встречи с Тейлором, разбирались насчет сгоревшего клуба. Он вел машину и курил свою чертову сигарету, а я не мог оторвать от него глаз.  Тогда  мне казалось, точнее, я сам убеждал себя, что завидую всему тому, чем он обладает, всем этим признакам богатства и власти, и что мне нужны его часы, запонки, заколка, прочая чушь. Все это полное дерьмо. Я себя обманывал. Мне был нужен только он.

Он даже почувствовал тогда мой жадный взгляд, подарил булавку, будто надеялся откупиться от меня ею, как глупо...  Когда я  брал ее из его рук,  показалось, будто мне предлагают как минимум кольцо на помолвку. Забавно, правда?

А что еще забавнее, мой член готов был порвать брюки, и я молился, чтобы он не заметил, что я чуть не кончаю прямо в штаны, как шестнадцатилетний  подросток, просто наблюдая, как он курит свою долбаную сигарету. Я завидовал этой хреновине, завидовал, что она касается его губ, черт, он уделял ей столько внимания, на которое я не смел тогда рассчитывать.

Я провожу указательным пальцем по его губам, верхняя мне особенно нравится, всегда немного припухшая, как будто его кто-то недавно целовал. Я наклоняюсь к его лицу, совсем близко, вдыхаю запах, он сейчас смешивается с запахом больницы, лекарств, крови. Нет. Не надо. Пока. Я выпрямляюсь. Я снова реагирую точно так же, как и тогда. В то время меня это бесило. Я ведь действительно ничего общего с этими педрилами не имел и не имею, я презираю женоподобных жалких уродов.  Но его мне всегда было мало. Я таял от его взгляда, как кубик сахара в кипятке, и ненавидел и себя, и его заодно. Потом научился с этим жить, и понял,  что это ощущение стало неотъемлемой частью меня, а от себя нельзя отказываться. Но мне так хотелось быть в  центре его внимания. Моя тайная мечта заключалась в том, чтобы однажды он вдруг оказался зависим от меня, беспомощный, покинутый всеми, и только я рядом.  Он это оценил бы. Не может не оценить. 

Я машинально поправляю одеяло, подтыкая его поплотнее. В конце концов, мне ведь все удалось, верно? Эта сучка, которой удалось заморочить ему голову,  мертва, я выкрал его у полицейских, и буквально через пару часов увезу в снятый мною домик в лондонском пригороде. Найму глухонемую медсестру, из проверенных, которая поможет ему выздороветь окончательно, а я буду рядом, и  он поймет, что никому в жизни он никогда не был по-настоящему нужен, кроме меня...

Я делаю еще одну затяжку и смотрю на часы. По идее,  действие снотворного скоро должно закончиться. Интересно, зачем они его усыпили? Неужели опасались, что он в таком состоянии сможет сбежать из-под стражи или доставить им какие-нибудь проблемы? Они не ошиблись. Я хмыкаю. Пусть теперь поломают голову над сенсацией дня. Его правая рука лежит поверх  одеяла. Я переворачиваю ее ладонью вверх. Локтевой сгиб и предплечье – сейчас  это один изжелта-фиолетовый синяк. Как у чертова наркомана, мысленно подкалываю его я, хотя прекрасно знаю, что это от капельниц и уколов. Когда-нибудь пройдет. Я пододвигаюсь ближе к изголовью и, сам того не замечая, начинаю гладить нежную чувствительную кожу на сгибе локтя. У него невероятно красивые руки. Я всегда испытывал к ним слабость. Даже удивлялся, как у такого властного и жесткого мужчины могут быть настолько изящные руки. Тоже мне, «мясник из Мэйфейера». Мне всегда казалось, что  если посильнее сжать его ладонь в своей, эти тонкие пальцы могут запросто сломаться. Но это все иллюзия. Он очень сильный. Никто другой не смог  бы выжить после такого, а он сумел. Упрямый ублюдок. 

  Я слышу слабый стон  и перевожу  взгляд на его лицо. Глаза открыты. Только через пару секунд я вспоминаю, что моя рука лежит у него на предплечье, и медленно убираю ее. Черт. У него мутный взгляд, похоже, он не вполне соображает, где он и что происходит. Это неудивительно, конечно. Я улыбаюсь, практически сияю как начищенный пенни.

  -Где я?

  -На свободе, - продолжаю я лучиться улыбкой. - Ты на свободе, мы в одном укромном месте. Тебя перевозили в тюрьму, а я тебя отбил, - добавляю я. Меня буквально распирает от гордости.

  Я подсовываю ему руку под затылок и, поддерживая голову,  даю попить из заранее приготовленного стакана с водой. Я слышал, что после наркоза жутко хочется пить. Он жадно пьет пересохшими губами, струйки воды текут по подбородку, мне хочется вытереть их пальцами. Наконец стакан пустеет, и я отставляю его на тумбочку.

  Его глаза становятся более осмысленными.

  - В тюрьму? – он хмурится, потому что ему трудно говорить,  но меня настораживает безразличие в его глазах.   – А, ну да, мне говорили.

  Я мысленно ругаюсь. Ну конечно, если он все эти полтора месяца практически постоянно был без сознания, и его бесконечно оперировали, вряд ли ему сообщили о том, какие планы на него строит полиция. В конце концов, медикам надо было привести его в чувство, а таких тяжелых пациентов не принято расстраивать подобными вещами.

  - Они же тебе шьют убийство Ленни Тейлора, насколько мне известно, - хмыкаю я. – И их почему-то не смущает то маленькое обстоятельство, что ты угодил в больницу его стараниями.

- Я не убивал его, - соглашается он.

- Это уже неважно, ты свободен, так что они могут катиться со своими обвинениями куда подальше, - я ободряюще кладу руку снова на его запястье. Фредди не отдергивается, хотя его взгляд мне все равно не нравится. Он весь какой-то заторможенный.  – Как ты себя чувствуешь?

-Нормально, - он смотрит в потолок с таким выражением на лице,  как будто там ответы на все его вопросы.

- Ничего, старина, мы переждем здесь до вечера, а потом уедем. Ты оклемаешься, и все будет просто здорово! –  тараторю я, как торговка на рынке.  - Представляешь?! Я все устроил! Эти дебилы просто-напросто накачали тебя наркотой и отправили вместе с водителем всего двух легавых, кретины тупоголовые!

  -Ты их убил? – в его лице абсолютно ничего не меняется. – Всех?

-Естественно,  а что надо было еще с ними делать? – нет, я положительно не понимаю, что происходит.

- Что с Карен? – Вот! Теперь я вижу,  этот вопрос вызывает у него куда больше беспокойства, чем все остальное вместе взятое.  – Что с ней?

Я вскакиваю на ноги. Я и так на пределе, а тут еще его тупые вопросы. При чем здесь эта сука?  Почему он спрашивает о ней? Он же видел, как ей  вскрыли гортань, верно? У него было полтора месяца, чтобы выкинуть  эту блядь из головы.

- Какая тебе разница? – отвечаю равнодушным тоном. Он вздрагивает как от удара. Конечно, раньше Фредди мог устроить мне выволочку при всех за одно непочтительное слово, брошенное в ее адрес, но сейчас он должен понимать, что все кардинально поменялось. И совершенно не в его пользу.  – Мы сейчас подождем еще пару часов, потом  поедем за город. Я снял дом,  чтобы ты мог там залечь на дно. Это понятно? А о ней забудь, - с нажимом добавляю я. – Тебе же лучше будет.

- Это мое дело, о ком помнить,  – он пытается говорить твердым и холодным тоном. -  Я не просил тебя меня спасать.  Лучше молчи, если не можешь разговаривать нормально. С меня хватит. Я никуда не поеду.

Я со всех сил бью кулаком в настенный шкафчик,  жестяная дверца отзывается жалобным гулом.

- Поедешь! Кто тебя будет спрашивать? – я оборачиваюсь к нему.  – Мне плевать на то, что случилось с ней, ты это понимаешь?! Ей перерезали глотку, и ты это знаешь. Сейчас ее уже жрут черви, можешь ты это усвоить или нет?!

Я вижу, как он открывает рот, будто ему нечем дышать, будто он хочет что-то сказать, но не хватает воздуха.

- Мне говорили... - Фредди внезапно обрывает себя,  словно что-то прочел в моих глазах и теперь боится сказать лишнее, я пристально смотрю на него, а потом его лицо каменеет, глаза становятся льдисто колючими. - Я никуда с тобой не поеду.  Мне уже все равно.

Я одним шагом оказываюсь снова возле кровати и сажусь. Меня колотит от бешенства. Вся моя радость пропала.  Я внезапно осознаю, что все, что я сделал – напрасно. Все мои усилия, изворотливость, смелость и риск – все впустую. Ему это не нужно. Все, что его интересует, это жива ли его потаскуха, или нет. Много лет спустя я понял, почему он так внезапно замолк, видимо, врачи ему говорили, что она каким-то чудом выжила, и он, осознав, что я этого еще не знаю, испугался, что я ее убью  еще раз. Он всегда считал, что я испытываю к ней что-то вроде неприязни, но только в ту минуту понял, насколько сильно я ее ненавижу. Он был прав. Тогда я вполне мог это сделать. Но сейчас знаю, что это не имело бы значения.

Я сижу рядом с ним и сверлю его взглядом. Он смотрит в упор и  не сдается.

- Ты поедешь со мной, - повторяю я жестко, а потом меня срывает на такой умоляющий тон, услышав который со стороны, я бы наверняка начал себя презирать. - Послушай, ну что ты так за нее цепляешься? Ведь до нее все было хорошо... Что она тебе может дать такого, чего не могу я?  Она всего лишь дешевая ресторанная шлюшка, зачем она тебе? Тем более мертвая! – я говорю всю эту бессмыслицу, четко осознавая, что все это бестолку.  -   Ее больше нет, нет, нет, и никогда не будет. Я для тебя сделаю все, что ты захочешь, я уже это делаю. - Я ловлю себя на том, что моя рука снова начинает гладить его плечо. Не могу с собой справиться. Моя рука, как совершенно самостоятельное существо, продвигается выше, и вот теперь я глажу его длинную шею, скулу, зарываюсь в волосы. Он резко дергает головой.

- Не трогай меня. - Его слова кажутся пощечиной. Мне просто физически больно, но потом во мне что-то щелкает. Я не знаю, где пролегает та тонкая грань, которая отделяет вполне цивилизованного молодого человека от чудовища, в которое я с такой легкостью превращаюсь.  Но сейчас происходит именно это. Значит, я ему не нужен? Сегодня утром я убил трех человек – двух полицейских и одного водителя, я угнал эту чертову «скорую помощь» и вырвал его из лап полиции, за что в случае поимки мне грозит смертная казнь, и, несмотря ни на что, я ему все равно не нужен. Я мог бы завоевать Соединенные Штаты или изобрести заменитель золота, но это ничего бы не поменяло. Я никогда не буду важен для него. Мне даже не сказали простого «спасибо». Злость сладким ядом разливается по моему телу.

- Или что? – я не убираю руку.  - Ну что ты можешь сделать? Как ты меня можешь заставить?  – повторяю я  с ласковой вкрадчивостью.

Он сжимает губы еще сильнее и хмурится.

- Убери от меня руки и не сходи  с ума.

- А я уже давно сошел с ума, знаешь ли, - я чувствую, как меня охватывает возбуждающее покалывание вседозволенности, я  снова начинаю гладить его скулу.  -  Знаешь, Фредди, в чем твоя главная проблема? В том, что ты не всегда умеешь правильно оценить ситуацию. Представь, что волею судьбы тебе достался дамасский клинок, шикарное оружие, элитное, можно сказать. - Он пытается отвернуться, но я не даю ему, удерживая за подбородок. - Смотри на меня, я сказал! Так вот, - продолжаю я все тем же вкрадчивым голосом, - тебе привалила огромная удача и возможность вечно владеть  этим верным и могучим оружием, но ты его не ценил, ты бросил этот клинок на кухне, чтобы им крошили капусту и вскрывали пивные бутылки! – Я уже практически ору ему в лицо. -  Это ведь ты меня позвал к себе, ты приблизил! Я не просился к тебе! А потом ты что сделал? Просто-напросто променял меня на эту суку!  А со мной обошелся, как будто я грязь, ничто! Даже сейчас, когда она гниет в могиле, а я тебя вытащил оттуда, откуда никто не посмел бы даже попытаться, ты отворачиваешься от меня!  Что тебе нужно?!

- От тебя – ничего, - холодно отвечает он.  На это я уже не могу реагировать спокойно. Я вдруг осознаю, что у меня давно стоит, да стоит так, что я могу кончить в любую минуту. С ним всегда так, начинается с обычного разговора, а потом я не могу справиться с каменной эрекцией, и мне приходится бежать в туалет, где достаточно только представить, как он запрокидывает голову, обнажая шею, в которую мне мучительно хочется впиться губами, чтобы я немедленно кончил, едва успев прикоснуться к члену.  Но сейчас немножко другая расстановка сил. И мне это нравится.

- Ты уверен, детка? – мой тон становится сладко-порочным, обычно я так разговариваю с проститутками. Резким движением я скидываю больничное одеяло на пол. Я, наверное, спятил, раз делаю такие вещи, но просто не могу остановиться. Я кладу разгоряченную руку на его гладкое бедро. Блин! У него такие ноги, стройные, с гладкими мышцами под горячей кожей, как у породистой лошади. Теперь я понимаю, почему он так любит этих тварей, у них просто много общего.  А, как известно, хорошую лошадь надо сперва объездить. Вот и займемся. Я улыбаюсь этой мысли, а он, приподнявшись на локтях, пристально смотрит мне в лицо, пытаясь понять, что происходит.  Я начинаю просовывать ладонь между его бедрами, а он пытается мне помешать, хотя его усилия кажутся мне просто смехотворными.

- Прекрати! Ты не в себе, - пытается урезонить он меня, но безуспешно. У меня буквально сносит крышу, и я в бешенстве снова поворачиваюсь к нему.

-  Еще чего!  - Я наклоняюсь и, удерживая обеими руками его голову,  впиваюсь в губы, он пытается отвернуться, сейчас очень слабыми руками хватает меня за волосы. Это уже просто смешно. Я упиваюсь его бессилием. Я с трудом удерживаюсь от искушения засунуть свой язык ему в рот, опасаюсь, что он может запросто  откусить его. У меня голова идет кругом,  мне кажется, что я совершаю святотатство. Он что-то мычит мне в рот, но я не отрываюсь, теперь одной рукой придерживая его голову, другой шарю под дурацкой больничной рубашкой, гладя его перебинтованное тело.  Сегодня у меня праздник. Мне все можно.  Я заслужил это, в конце концов.   Отрываюсь от него, все еще одной рукой придерживая за волосы. Смотрю на припухшие губы, наконец-то они такие из-за меня. А потом размахиваюсь и с чувством отвешиваю ему пощечину, его голова дергается,  он шипит от боли и смотрит на меня бешеными глазами.

- Ты променял меня на эту тварь. Ты просто непостоянная блядь. И обращаться с тобой следует так, как ты того заслуживаешь. – Ощущение власти над ним опьяняет меня, я чувствую себя сверхчеловеком. Суперменом.

- Ты сошел с ума, урод! - он почти в панике, и это доставляет мне наибольшее удовольствие. Наконец-то великий Фредди Мейс потерял свой знаменитый самоконтроль. Я на это только самодовольно улыбаюсь той самой улыбкой, которая заставляет многих буквально писаться от страха. Мой член уже готов взорваться от напряжения, и, кажется, теперь я знаю, как ему помочь. Я снова накрываю его рот своим. Его пальцы вцепляются мне в волосы, он пытается оттянуть мою голову. Вдруг он кусает меня за нижнюю губу. Это очень больно. Я просто зверею. Какое право он имеет сопротивляться? После всего, что я ради него сделал? Я резко выпрямляюсь и, сплюнув кровью на пол,  аккуратно снимаю с себя свой шелковый галстук. 

- Ты и сопротивляешься как сучка, - я ловлю его левую кисть, а  потом хватаю  другую и, без труда удерживая одной рукой оба запястья, туго обматываю их галстуком. Я завязываю все это узлом,   он вскрикивает  - наверное, булавка впивается в его руку, но мне все равно. Свободные концы галстука я привязываю к спинке кровати. Он дергает руки, пытаясь освободиться. Но это, конечно, бесполезно. Только туже затягивается узел. Я достаю нож и, проведя пальцем по лезвию, наклоняюсь к нему. Его расширившиеся от ужаса темно-серые глаза – что может быть прекраснее? Он знает, что я умею делать при помощи ножа. Но я просто разрезаю на нем больничную рубашку,  обрывки тонкой ткани летят на пол. Теперь он лежит передо мной совершенно голый, каким я его никогда не видел. У него молочно-белая кожа с россыпью веснушек, впалый живот, в рыжеватой дымке паховых волос вялый член. У него гладкая грудь, а весь торс перетянут тугими бинтами. На коже, которую не закрывают повязки, видно множество уже заживших шрамов. Следы того незабываемого вечера, надо полагать. Узкие бедра, длинные ноги с изящными лодыжками, он  напоминает хрупкого подростка,  а не мужчину, который держал в кулаке одну из самых беспощадных банд Лондона. Я жадно пожираю глазами его тело. Никогда не видел ничего более возбуждающего. Я кладу нож на тумбочку. Он мне, возможно, еще пригодится.  Одной рукой сжимаю его горло, просто чтобы он не очень дергался, а другой пытаюсь развести его ноги.

- Тише, тише, расслабься, детка, - я посмеиваюсь, понимая, что сейчас его уже ничто не спасет. – Сейчас начнется самое интересное, и спешить нам больше некуда. -  Демонстративно облизываю средний палец правой руки, глядя ему прямо в глаза. О-ооо! Какой бешеный взгляд,  прямо скажем, нехарактерно для человека, который недавно был в глубоком обмороке.  – Я хочу тебе показать кое-что, на что не была способна твоя Карен. Может быть, тогда ты поймешь, что зря так со мной поступил.  – Я резко проталкиваю руку между его ног, подсовывая ему ладонь под крепкие ягодицы, и, нащупав средним пальцем колечко ануса, резко ввожу его сразу по вторую фалангу. Черт. Там так невероятно жарко и туго, что у меня в паху все начинает ныть  от предвкушения. Голову даю на отсечение, никогда и никто этого с ним не делал, он беспомощно бьется под моими руками, и я чувствую, что ему больно, когда я пропихиваю палец еще глубже, но он не издает ни звука, видимо, считает, что стонать - это ниже его достоинства.  А может, он просто в шоке. Мне немного неудобно, но я начинаю резко двигать рукой, пристально глядя ему в лицо. Я делаю это не для того, чтобы ему было легче, а для себя, потому что понимаю, что  при таких напряженных мышцах просто не смогу войти в него. Я буду первым, кто его трахнет, я накажу его за все, что он со мной сделал. Никто и ничто не сможет мне помешать. Эта мысль приводит меня на какой-то доселе неведомый пик возбуждения.  Он закусывает нижнюю губу и закрывает глаза, решив лишить меня хотя бы своей реакции. Думает, что это убьет мое удовольствие, все равно, что трахать труп. Напрасно. Я смотрю  ему в лицо, а потом убираю руку с его горла и подсовываю под поясницу, стараясь приподнять повыше его задницу. У него там потрясающе горячая и нежная кожа, мне кажется, что  у него лихорадка. Он пытается сделать вид, что ему все равно, что он ничего не чувствует, хотя его уже трясет мелкой дрожью. Меня это немного бесит.  Я хочу, чтобы он закричал, завыл подо мной. Я добавляю указательный и трахаю его теперь двумя пальцами. Чем дальше я захожу, тем больше раскручивается та пружина, которая так долго оставалась свернутой в моей груди. Наконец я вытаскиваю пальцы. Интересно, он думает, что этим все и закончится?

- Так ты поедешь со мной? – медленно, но уверенно я расстегиваю ширинку, высвобождая член, а яйца, мне кажется, вот-вот  лопнут от напряжения. Природа, что называется, не обделила меня. Мое оснащение может внушить уважение даже самой растраханной  путане из лондонского борделя. Посмотрим, впечатлит ли оно Фредди. Но он просто смотрит на меня таким безразлично-презрительным взглядом, будто считает, что меня это охладит.   Видимо, он решил смириться. Черта с два! – Если ты поедешь со мной по доброй воле и забудешь об этой своей суке, я не трону тебя сейчас.  Я, конечно, не смогу оставить тебя в покое насовсем, но, по крайней мере, у тебя будет возможность прийти в себя, а потом, если я действительно вызываю у тебя такое отвращение,  сможешь от меня сбежать. Или покончить с собой, если не удастся, - я криво усмехаюсь. - Это будет честная сделка. Я тебя спасаю от полиции, ты проявляешь немного благодарности. Ну как? Согласен?

- Нет, - отвечает он, и отворачивает лицо к стене.

- Напрасно, - глумливо ухмыляюсь я. – Видимо, тебе не терпится.  - А потом приказываю уже другим тоном. - Раздвинь ноги и  согни в коленях.

Он смотрит на меня, как на психа. На очень опасного психа.

- Оставь меня в покое, приди в себя, - пытается он хоть как-то меня образумить.

- Я приду в себя, только когда окажусь в тебе, - я смеюсь почти в голос.  – Ну конечно, разве мог я надеяться на сотрудничество? Все приходится делать  самому,  - я нарочито тяжко вздыхаю. А потом  снова беру нож и, поднеся к его лицу, произношу свою маленькую речь.  -  Если ты будешь упрямиться, я вот этим лезвием, очень аккуратно и медленно, сначала вырежу тебе левый глаз, а затем – правый. А потом...  - я делаю паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом, -  все равно трахну, нравится тебе это или нет.  – Я знаю, что могу справиться с ним запросто  и без этого, он слаб как ребенок, но мне хочется, чтобы он понял, кто сейчас хозяин положения. Так намного интереснее.

 Он в панике смотрит на меня, я снова тяжело вздыхаю, отложив нож, широко развожу его ноги и устраиваюсь между ними. Он не сопротивляется. У меня перехватывает дыхание, когда я осознаю, что сейчас произойдет.

Я плюю на ладонь и размазываю слюну по члену. Он закрывает глаза. А когда я  начинаю протискиваться в него, он запрокидывает голову, его лицо каменеет. Твою мать! Какой же он там чертовски тугой, и горячий. Я чувствую сильное сопротивление его внутренних мышц. Они не хотят меня впускать. Но все напрасно,  чем больше они сокращаются, тем мне приятнее. Я с силой сжимаю его приподнятые бедра и тяну на себя, одновременно толкая вперед. Мало-помалу я вхожу в него полностью. Это ощущение – оно искупает все.  Я замираю, молясь только о том, чтобы не кончить прямо сейчас. Я просто не предполагал, что будет так безумно хорошо. Я теряюсь в ощущениях.

- Ну как, нравится?  -  я почти ложусь на него, одна рука все еще у него под поясницей, на локоть другой я опираюсь, чтобы не навалиться на него всем своим весом.   – Знаешь, когда я последний раз разговаривал с Карен, она предложила мне найти девушку.  - Я хочу заглянуть ему в глаза, но он не открывает их. Я начинаю двигаться,  очень медленно. Чтобы не кричать, он впивается зубами в собственное плечо.  -  Я тогда чуть не расхохотался ей в лицо. Зачем мне девушки, если у меня уже есть ты?  Лежишь тут передо мной, как дешевая шлюха, хорошо, что ребята не видят. - Я отвожу влажные волосы с его лба, почти ласково. - Знаешь, она даже плюнула мне в лицо. А ты – ты плюнул мне в душу. Она хвасталась кольцом, которое ты подарил ей на помолвку! Сука.  – Меня снова захлестывает волна злости, я начинаю  двигать бедрами быстрее, изо всех сил загоняя свой член в его тело, он как-то невнятно всхлипывает сквозь прикушенную плоть руки. - Больно? Скажи, тебе очень больно? – мои толчки становятся еще яростнее, мне хочется услышать если не крик, то хотя бы стон.  - А мне вот очень. По сравнению с тем, как со мной поступил ты, это просто не считается. Что ты со мной делаешь? – Я двигаюсь в бешеном темпе и через довольно долгое время понимаю, что не могу кончить. Мое возбуждение застыло, звеня, на невозможно высокой ноте, но желание не кончить сразу привело к противоположному результату. Мне не остается даже разрядки, все, что я могу сейчас делать, это бессильно терзать его плоть. Я вижу, как под бинтами в нескольких местах выступила кровь – наверное, разошлись швы. Я хватаю его за волосы и заставляю разжать зубы, на его плече остается четкий отпечаток из двух полукругов. - Кричи, сука! Кричи! –  Он  прикусывает губу, не желая сдаваться мне до конца,  но я чувствую, как он обмякает подо мной, будто постепенно  соскальзывает в спасительное беспамятство, но у него это не получается, я не позволяю.

И вот когда он уже почти на грани обморока, и сил на  то, чтобы сдерживаться, не остается, он начинает стонать, громко, протяжно,  –  при каждом моем толчке. Как в бреду, когда снится страшный сон. Я чувствую, как от этих звуков на моей спине дыбом встают волоски, и вдруг ниоткуда приходит странная мысль о том, что могло быть и по-другому, это могли быть стоны удовольствия. И только на долю секунды представив, что это так и есть, я буквально взрываюсь внутри него самым ошеломительным оргазмом, который только испытывал за всю свою жизнь. Мне кажется, что я плавлюсь и умираю, прямиком улетая в рай, а потом возрождаюсь, и в этом бесконечном цикле мой личный мир замер на целую вечность.

Я лежу на нем, прижимаясь всем телом, и пытаюсь отдышаться. Глаза щиплет, наверное, это пот. Я всегда считал, что любовь делает людей слабыми. Но мои необъяснимые чувства к нему, напротив, всегда придавали мне сил, я был готов стать ради него чуть ли Господом Богом. И поэтому никогда не считал, что чувства к нему можно назвать этим словом.  Парадокс в том, что, наказывая его за то, что он выбрал не меня, я смог кончить, лишь когда представил, что ему на самом деле хорошо. Я так и лежу, рассеяно гладя его волосы. Он все-таки потерял сознание, эта встряска оказалась для него слишком тяжелой. Сейчас, когда я выпустил своего демона и открыто признался себе и ему, что на самом деле всегда двигало мною, мои злость и гнев прошли. Еще полчаса назад я собирался забрать его с собой,  пусть даже и против воли. Мое воображение уже рисовало картины того, как я буду держать его у себя,  скрывая от всех,  приручая всеми возможными способами, пока он не привыкнет ко мне и не признает себя моим. Но сейчас понимаю, что этим я ничего не добился бы. Он скорее убил бы себя, чем смирился. Он должен прийти ко мне сам.

Я медленно поднимаюсь с него, вытираю член клочком его рубашки – на тряпке остаются следы крови. Он лежит,  голый и жалкий, я почему-то не испытываю триумфа, глядя на него.  Я снимаю пиджак со спинки стула. Подхожу к кровати. Развязываю туго затянувшийся узел на галстуке, его руки безвольно падают, на запястьях содрана кожа. Я бережно снимаю его заколку и  укрепляю на лацкане пиджака, а галстук запихиваю в карман. Ну, что еще? Я мог бы убить его сейчас, но не хочу этого делать.  Пусть живет.  Жизнь, которая ждет его, будет более жестоким наказанием за безразличие ко мне. К тому же, пока он жив, всегда остается надежда, что все может измениться к лучшему.

Я напоследок окидываю комнату внимательным взглядом в поисках вещей, по которым можно было бы меня вычислить. Потом поднимаю с пола одеяло и набрасываю на него. Я не хочу, чтобы его нашли в *таком* виде.  Бросаю на него последний взгляд и ухожу. Мы еще увидимся, не сомневайся, молча обещаю  я ему.

На улице я подхожу к ближайшей телефонной будке и набираю номер полицейского управления. Когда мне отвечают, я бесцветным голосом сообщаю адрес, по которому находится угнанная «скорая помощь» и разыскиваемый преступник Фредди Мейс. Я кладу трубку, не дослушав, что мне пытается сказать легавый на том конце провода. Я уложился в 54 секунды.  У меня  почти не дрожат пальцы, когда я закуриваю. Потом просто сажусь в свою машину и уезжаю. Все остальное я увижу в теленовостях.

Они, конечно, явились по указанному мной адресу, нашли три трупа и истерзанного подозреваемого. Я до сих пор удивляюсь, что они не повесили все три убийства на Фредди, хотя могли бы. Но, кроме шуток, они решили,  что это сделали ребята Ленни Тейлора в отместку за жуткую смерть своего босса. Логично, с их точки зрения.  Потому что какому психу могло понадобиться  отбивать Мейса у полиции ценой смерти трех человек, и все только для того,  чтобы изнасиловать его и бросить. На суде эта информация не всплыла, ее вообще нигде не разглашали, к счастью для Фредди, конечно. Ни к чему ему такая репутация. А что до меня, то хотя я и испытывал приступ неконтролируемой ярости при одной мысли о том, что в тюрьме кто-нибудь будет прикасаться к нему так, как имею право только я, но правда была в том, что я все равно принял бы его после этого, если бы он захотел вернуться. Легавые потом отомстили за гибель тех полицейских, ликвидировав почти всех, кто остался от банды Тейлора, что в конечном итоге очень сильно сыграло мне на руку.

Я даже явился на суд, который состоялся почти месяц спустя.  Ему дали тридцать лет за убийство, которое он не совершал. Когда я смотрел на него, то не мог понять по взгляду, помнит ли он, что случилось в тот день, или считает еще одним кошмаром между периодами долгого забытья. Все может быть, ведь он тогда пробыл в сознании от силы час. Но я уверен, что даже если его сознание отказывается помнить это,  где-то в глубине души он прекрасно знает, кто имеет на него право, кто является его хозяином. Я захвачу все, чем он владел, бизнес, людей, сферы влияния. Я приумножу все, но всегда буду оставаться там, где раньше было его место. Когда он вернется, любая дорога, по которой он пойдет, приведет его ко мне. И он придет сам. У него просто не будет выбора. Теперь у меня есть цель, а у него есть время. У него есть тридцать лет, чтобы смириться с этой мыслью. Мы еще встретимся.

Конец

Написать отзыв Вернуться