Это записная книжка в темно-коричневом кожаном переплете. Видавшая виды, разбухшая, с обтрепанными углами и кругом от чашки с кофе на обложке. Ремус отдал ее Гарри перед началом учебного года, на их последнем летнем занятии по Защите.

- Пусть это будет у тебя. Думаю, Сириус хотел бы этого.

Но проходят недели прежде, чем прикасаться к ней становится не так больно. Гарри хорошо знает эту боль - чувство вины, что он не сделал все, что мог, что недостаточно времени проводил с Сириусом, что мог бы сделать что-то еще, предотвратить, если бы был более внимательным.

Не смог. Не сделал.

- Это поможет тебе узнать его получше, - сказал Ремус. - И у тебя будет что-то на память о нем.

Да, на память - кроме зеркал, которые Сириус дал ему, а Гарри так и не использовал.

Только в середине сентября он пытается рассегнуть широкий ремень с настоящей пряжкой, охватывающий блокнот. Не получается.

- Гермиона...

Она закатывает глаза.

- Не могу поверить, что ты тоже учишься в *этой* школе.

Она применяет какое-то заклинание, которое Гарри никогда раньше не слышал, и пряжка беззвучно расстегивается.

Может быть, он не имеет права туда заглядывать, думает Гарри, держа блокнот на коленях, рассеянно поглаживая обложку большими пальцами. Может быть, Ремус не за этим его ему отдал, а просто - чтобы было. Но он надеется, что, возможно, это поможет уняться глухой тоске, не оставляющей его. Не смог, не сделал, не был рядом... Он так устал от этих мыслей.

С форзаца, посреди росписей с красивыми завитушками - "Сириус Блэк. Мистер Мягколап" - на него смотрит Лили - маленькая фигурка с большой головой, носик сморщен на огромный букет цветов, который ей протягивает мальчик в утрированно больших очках. "Трупы цветов? Не люблю!" говорит Лили.

Гарри улыбается - впервые за месяцы разрешает себе улыбнуться при мысли о чем-то, связанном с Сириусом - и перелистывает страницы. Блокнот в линейку, и следующие листы, один за одним, покрыты набросками, карандашом и пером, порой торопливыми, небрежными, выполненными за минуту-другую, а порой старательными, аккуратными. Профили, карикатуры, портреты, сценки...

Гарри не знал, что Сириус умел рисовать.

Маленький Дамблдор в своих полукруглых очках, с заплетенной в косички бородой, левитирующий над огромным тортом. Хагрид, стоящий на пороге своей хижины и глядящий вдаль. Лили снова, под ручку с подругой, обе выглядят весьма самоуверенно. В той сцене, когда Гарри видел свою мать в Думоотводе, она не выглядела самоуверенной. Но на рисунке Сириуса она именно такая - Гарри даже не может понять, каким образом Сириусу удалось достичь такого впечатления: может быть, посадка головы или чуть прищуренные глаза... возможно, такой ее видел Сириус из сочувствия к Джеймсу?

Сириус не просто умел рисовать. У него был талант, думает Гарри.

Со следующей страницы, с тщательно выполненного портрета на него смотрит Ремус. Шестнадцатилетний Ремус кажется хрупким и усталым, с тенями под глазами, и в скрещенных под подбородком пальцах есть что-то отчаянное. Но выражение глаз, то, как падает на его лицо свет - Гарри не знает, как это объяснить - приковывают взгляд, заставляя любоваться им.

Портрет так хорош, что его можно было бы повесить на стенку. Гарри думает, знает ли Ремус об этом рисунке - может быть, он захочет забрать его себе или скопировать. Ему ведь тоже нужна память о Сириусе.

Что бы Сириус ни рисовал - его отношение чувствуется во всем. Скорее всего, это получалось неосознанно, но именно это делает его рисунки такими особенными. Джеймс выглядит ироничным и нарочито позирующим даже для мелких набросков. У Петтигрю круглые щечки и острый носик, но в глазах такой задор, что Гарри впервые понимает, как они могли считать его другом. Наверное, его было очень легко подбить на всякие шалости.

Гарри думает, что теперь он знает, кто нарисовал карту Мародеров - никогда раньше не задумывался об этом. Но Сириус, конечно, мог это сделать, способен был изобразить все путаные переходы Хогвартса на бумаге.

Гарри рассматривает блокнот медленно, словно пытаясь растянуть это на возможно долгое время. Как будто с каждой переворачиваемой страницей для него раскрывается какая-то часть Сириуса - которой он раньше не знал. И теперь это единственный способ узнать его.

Гарри всегда думал, что у него еще будет время - у них с Сириусом будет время; чтобы быть вместе, жить вместе, как они мечтали. Но у Сириуса ничего не получилось из того, о чем он мечтал.

И Гарри виноват в этом.

И теперь у него есть только старая записная книжка. И тот момент, когда все лягут спать и за задернутым пологом кровати он сможет открыть очередную страницу, становится для него главным событием дня. Тогда Сириус снова с ним - так, как он никогда не мог быть, пока был жив.

Гарри таскает блокнот с собой на уроки, иногда дотрагиваясь пальцами до теплой потрескавшейся кожи, ощущая вмятину от чашки с кофе. Иногда ему кажется, что, должно быть, Сириус так же носил его с собой повсюду, вытаскивая и хватаясь за карандаш, как только что-то привлекало его внимание.

Когда страниц в книжке остается совсем немного, пальцы Гарри натыкаются на преграду. Что-то склеило листы - малиновое и липкое, как будто кто-то уронил на них леденец или измазал джемом. Гарри хмурится и чувствует себя обманутым, обворованным. После слипшихся страниц идут пустые, и он должен был, ему положено было увидеть еще что-то, это еще не конец, еще не все...

Очень осторожно, используя легкое чистящее заклинание, он разделяет страницы. И не может поверить своим глазам.

На следущей странице, карандашные линии плохо видны сквозь липкие потеки, но все же достаточно отчетливы, чтобы он не мог отрицать того, что видит. Подросток с черными волосами стоит, прислонясь к стене, ноги слегка скрещены, одна узкая лодыжка поверх другой, рука странным ломким жестом прикрывает пах. И на нем нет ни клочка одежды.

Это хороший рисунок, блестяще выполненный, даже свет падает верно, и худое угловатое тело нарисовано почти безупречно, одно плечо поднято выше другого, пальцы левой руки сжаты в кулак, как будто он хочет кого-то ударить или представляет, как сжимает палочку.

Голова подростка опущена - темные прямые пряди падают на лицо; но Гарри думает, что узнает его. Видел его один раз в давнем воспоминании Думоотвода, это некрасивое, презрительное лицо с темными мрачными глазами.

Дважды в неделю эти глаза пытаются испепелить его на занятиях по Продвинутым Зельям.

Только этого не может быть. Снейп. Без одежды. В блокноте его крестного.

Но следующая страница открывает другой набросок, поза слегка изменена - ноги Снейпа раздвинуты, рука поднята и прикрывает лицо.

Кровь пульсирует в щеках Гарри, жаркая, жаркая, когда трясущимися пальцами он переворачивает страницы. Это даже и не наброски - каждый рисунок выполнен старательно, мягкий карандаш передает игру света и тени. Снейп, стоящий на коленях, пальцы поднесены к губам. Снейп... а его член... о Боже - что он делает... его рука... да, он делает это самое, тут нет сомнений...

Не может быть. Снейп. Сопливус, не так ли его называли Сириус и Джеймс? Что, черт возьми, ОН ДЕЛАЕТ В БЛОКНОТЕ СИРИУСА? И занимаясь... этим самым?

Сириус должен был это видеть, чтобы нарисовать, правильно? То есть, он рисовал и воображаемые вещи, но по-другому, в виде карикатур. И в любом случае, если он этого не видел, то зачем бы... зачем бы он нафантазировал такое?

И эти рисунки слишком анатомически точны, чтобы не быть сделанными с натуры, думает Гарри, а краска приливает к его щекам. Впалый живот, очертания ребер, раздвинутые колени... выражение лица...

На большинстве рисунков волосы падают на лицо Сопливуса - неопрятные, спутанные. И сквозь них взгляд темных глаз кажется остановившимся, глядящим в одну точку - жестким и полным ненависти. Даже в такой момент Снейп не выглядит возбужденным - скорее, испытывающим злость и отвращение.

Он знает, что за ним наблюдают? Знает и не хочет этого? Но каким образом...

Нацарапанное в углу одной из страниц, едва провечивающе сквозь размазанные пятна слово: "Subiger".

- Subiger, - спрашивает он Гермиону однажды вечером. Ее лицо искажается, как будто ей подсунули жабу в кубке с тыквенным соком.

- Где ты наткнулся на эту гадость, Гарри? - спрашивает она. Его рука судорожно сжимается на прижатом к груди под мантией блокноте.

- Просто скажи мне.

Право слово, нет такого заклинания, которое Гермиона бы не знала.

- Заклинание, используемое для того, чтобы насильственно потребовать к возмещению магический долг. По действию напоминает Империус, но только Империусу ты может сопротивляться, как ты знаешь, а тут у тебя просто нет выбора. Оно не является Непрощаемым потому, что определяется особыми условиями - когда один волшебник спасает жизнь другому. Но это гадкое заклинание, Гарри, ты, разумеется, понимаешь это. Лишать кого-то выбора - это отвратительно... - и она еще некоторое время бубнит по поводу морали и свободы.

Subiger, повторяет Гарри, лежа ночью в постели, в темноте - только свет луны падает на кожаный блокнот. Джеймс Поттер спас Снейпу жизнь, когда Сириус отправил его в Визжащую Хижину к оборотню. Поэтому он имел право... требовать все, что хочет.

Но этого не может быть! Его отец никогда бы... мысль обрывается. Гарри сам не очень-то верит в нее. Откуда он знает, что его отец сделал бы и что не сделал бы? В какой-то момент Джеймс повзрослел достаточно, чтобы Лили согласилась с ним встречаться и полюбила его. Но, видно, еще не тогда, не в тот момент.

Наверное, вражда между Мародерами и слизеринцем была жестокой. Наверное, они очень ненавидели друг друга. И если бы такое оружие оказалось в руках у Сопливуса...

Вполне возможно, это Джеймс сидел бы у стены, раздвинув колени, рука сжата вокруг члена и скользит вверх-вниз, а в глазах ненависть.

Subiger. Гарри ненавидит Снейпа, ненавидит за пять лет необъявленной войны, начатой против Гарри, когда тот был еще слишком мал, чтобы защищаться. Ненавидит Снейпа за все, что он сделал и не сделал. За то, что из-за его молчания погиб Сириус. За то, что Снейп жив, а Сириус мертв. За те дни, когда после сцены в Думоотводе Гарри сомневался в правоте Сириуса, посмел думать о нем хуже, чем раньше.

И перепачканные листы в линейку... и сидящий на полу подросток, грязные нелепые волосы спутаны, лицо уткнуто в сгиб локтя...

Что-то подсказывает Гарри, что ему не стоит больше смотреть на эти рисунки. Но он смотрит, снова и снова. И уж конечно не потому, что это позволяет ему лучше узнать Сириуса. И не потому, что он получил очередное подтверждение, что его отец мог участвовать в чем-то не совсем хорошем.

И уж конечно не поэтому его рука так часто тянется внутрь пижамных штанов, под одеяло, несмотря на все его старания не делать этого.

Ему стыдно, и он злится - на всех: на себя, на Снейпа, на отца - даже на Ремуса, который дал ему этот блокнот.

Конечно, Ремус ничего не знал об этих картинках, пришел бы в ужас, если бы Гарри сказал ему... да и зачем бы Гарри говорить? Что ему может сказать Ремус? Ремус, всегда дающий только полуответы... Он завидовал твоему отцу из-за квиддича... Снейп всегда был особым случаем... Гарри уже слишком взрослый, чтобы выслушивать полуправду.

Он слишком взрослый, и Сириус погиб из-за него, и есть вещи, о которых он никогда не хотел бы думать.

От должника можно требовать все, что угодно, сказала Гермиона. И нет возможности отказаться.

- До каких пределов?

- Ты же знаешь, - удивленный взгляд. - Пока должник не спасет жизнь того, кому должен. Или не отдаст свою.

То, что рисовал Сириус, спасение жизни в себя не включало.

Черт.

Как все сложно.

Гарри берет блокнот, и он послушно распахивается на тех самых страницах, открытых уже столько раз.

Это заклинание... значит, Джеймс использовал его... а Сириус рисовал - он ведь все рисовал, все, что видел. Как же они ненавидели друг друга... Гарри осторожно касается карандашных линий, побледневших от времени.

И вдруг он видит то, что не замечал до сих пор - из-за шока, смятения, постыдно возникающего желания. В рисунках нет ненависти. Нет вражды. Карандаш не ненавидит Снейпа. Рука рисующего не ненавидит его.

Когда ты кого-то ненавидишь, ты, наверное, видишь его по-другому.

Это так ясно и просто - и Гарри не может понять, как раньше он этого не понял. Нет ненависти в том, как прямой пеленой падают волосы на прищуренные глаза Снейпа. В остром локте поднятой руки, закрывающей лицо. В том, как прижимается к стене неохотный натурщик Сириуса.

В рисунках нет насмешки. Как будто Снейп не сидит на полу перед своими врагами, занимаясь самым интимным делом. И тени мягко падают на его мрачное лицо, делая его печальным и уязвимым.

Таким его видит Сириус - хотя, может быть, даже не сознает этого. И когда Гарри думает об этом, то его охватывает грусть - еще большая грусть, чем раньше.

Бедный Сириус.

Может быть, это просто было идея Джеймса, отомстить таким образом своему главному врагу. Но может быть - может быть, и этого Гарри никогда не узнает - Джеймс, готовый на все ради своего друга, сделал то, что Сириус хотел бы, хотя, возможно, никогда и не просил?

Он не узнает. Он захлопывает блокнот, обещая себе, что больше не заглянет туда.

Но обещания даются, чтобы их нарушать.

- Без клоуна в классе мы обойтись не можем. Спасибо, мистер Поттер, что не даете нам скучать.

Человек перед ним - не тот, что на рисунках. Он старше, жестче, черные глаза смотрят еще более непримиримо - и в нем нет той уязвимости, что когда-то смог поймать Сириус в своих рисунках. И видят его всего лишь глаза Гарри, а не карандаш - карандаш, выдающий тайны художника, в которых он не признавался даже себе.

Наверное, Сириус до конца жизни верил, что ненавидит Снейпа. И Снейп был уверен, что Сириус ненавидит его. И ненавидел его в ответ.

И Гарри тоже - тоже принимает участие в этой порочной игре - не желая признавать, что его ночные фантазии по размеренно скользящую на члене руку уже давно почти полностью состоят из мелькающих образов со страниц в линейку.

Это Снейп. И он его ненавидит. Он же не сумасшедший, чтобы думать о нем вот так... хотеть вот этого...

- Ноль, Поттер. Адекватная оценка того, что вы из себя представляете.

Кровь приливает к его щекам, губы немеют. Гарри сжимает их так сильно, потому что есть слово, которое он может произнести, и тогда...

Subiger. Долг Снейпа отцу перешел на него. Снейп пытался его вернуть, когда спасал жизнь Гарри в первый год. Но это Гермиона толкнула Квиррела, так что долг не был возвращен, ведь так?

Subiger. Он может прошептать это, и Снейпу придется поставить ему самую высокую отметку, придется называть его "сэр", придется дать десять тысяч очков Гриффиндору...

Только ведь Гарри хочет не этого.

Он представляет, как его губы размыкаются, но не чтобы произнести это слово, а чтобы ответить, дерзко, нагло, сказать все, что он думает о Снейпе. И...

- Отработка, Поттер. Сегодня.

Тогда, вечером, в том самом кабинете, где Гарри столько раз унизительно шлепался на колени, а Снейп жестоко препарировал его разум - он произнесет это слово.

И что тогда? В глазах Снейпа будет неверие, и потрясение, и ненависть - черные глаза на еще более бледном, чем всегда, лице, и белые сжатые губы... и что ему прикажет Гарри? Чего он хочет?

Он *хочет* - это совершенно определенная, неоспоримая тяжесть в паху и жар, нисколько не похожие на смутное восхищение, которое он испытывал к Чоу. Какая глупость... Это же Снейп... И к тому же он другой, не такой, каким был на рисунках, когда он был ровесником Гарри, каким видел его Сириус.

Но что-то в его глазах, в том, как он закусывает губу, как волосы падают на его лицо, когда он резко отворачивается - что-то в нем осталось прежним. И это что-то не дает Гарри покоя.

Его фантазии повторяются снова и снова, и в то же время кажется, что он не может довести до конца ни одну из них. В те моменты, когда Снейп оскорбляет его, ему хочется сделать ему больно, ударить, унизить его. И тогда Гарри думает, какая хорошая вещь этот Subiger и как почти невозможно удержаться от того, чтобы использовать его. Пусть он испытает все, что достается Гарри - унижение, бессильный гнев - пусть стоит перед ним, полностью беззащитный, подчиняясь всему, что Гарри прикажет ему сделать, уступая всему, что он захочет.

Гарри смотрит на свои руки, подрагивающие пальцы, которые все еще ощущают очертания тонких карандашных линий под ними. Он мог бы... он мог бы дотронуться не до рисунка, а до...

Он хочет этого. Он не хочет этого. Наверное, он сходит с ума.

И хуже всего то, что он не может не думать, что, возможно, все могло бы быть иначе. У Сириуса... если бы не чертов долг и не заклятие. Сириус, может быть, хотел чего-то другого... но никогда не признался в этом. А теперь поздно.

Бедный, бедный Сириус. Он все испортил.

Гарри не хочет все портить. Хотя, впрочем, портить нечего, и вообще, наверное, он просто мается дурью.

Он надеется, что это пройдет и он сможет смотреть на Снейпа, не думая о карандашных рисунках в блокноте своего крестного. Но если не пройдет... тогда он сделает все по-другому.

Пока же он расстегивает пряжку, запирающую блокнот, находит чистую страницу, следующую за рисунками, и берет перо.

"- Раздевайся, - говорю я ему. И его мантия соскальзывает на пол."

Конец

Написать отзыв Вернуться